Конечно же, я помнил свою очаровательную… Странно, я очень хорошо помнил свою очаровательную белокурую и длинноногую подружку, но не помнил ее имени! Неважно, ведь она на самом деле была у меня. Мы часто подолгу сидели на огромной тахте, смотрели какие-то бесконечные телепрограммы, пили… пили приятные напитки, после которых сначала очень хотелось заниматься любовью, а потом спать… потом опять заниматься любовью и опять спать – и так до утра, пока не приходила ни с чем не сравнимая истома, троекратно – да чего уж там мелочиться! – стократно усиленная запахом кофе, который приносила мне в постель моя незабываемая… моя незабываемая, по-видимому, Элен.
Было и другое, о чем мой несколько затвердевший и вместе с тем довольно вместительный мозг сохранил легко извлекаемую из глубин непонятного прошлого информацию. Это было на какой-то горной дороге. Мы с Элен ехали на шикарном лимузине абсолютно черного цвета. Я сидел за рулем. Дорога петляла между облаков и скал, время от времени приоткрывая нашему взору ни с чем не сравнимые пейзажи. Тогда я сбрасывал скорость, и мы любовались медленно проплывавшей за окном неподражаемо-девственной красоты природой. Внезапно, как только и бывает в тропиках, а что это были именно тропики, я в этом нисколько не сомневаюсь, судя хотя бы по бурной растительности, на нас опустилась ночь. До отеля, в котором мы остановились, было еще далеко, и я не особенно старался сдерживать резвый нрав автомобиля, легко выполнявшего даже мои самые замысловатые и неожиданные команды. Внезапно, за очередным поворотом в свете фар прямо перед собой я увидел перегородивший путь огромный грузовик. Я нажал на педаль тормоза, но среагировав, по-видимому, уже слишком поздно, оказался здесь, в этом мрачном лесу, без квартиры, Элен, без дурманящего по утрам запаха кофе, без всего, кроме обрывков этих непонятных иногда и мне самому воспоминаний…
Простояв так несколько часов и изрядно промокнув под моросящим дождем, я не без удивления заметил, что несмотря на очевидную, казалось бы, безысходность моего положения в нем есть по крайней мере один неоспоримый плюс: мне не хотелось ни есть, ни пить, мне не было холодно, наконец… Мне было, если хотите, все равно… если бы, если бы, конечно, не было так противно! Боже, как мне хотелось плюнуть на изрядно уже опостылевшую мне лужайку с ее уродливым шрамом-рвом, надвое рассекшим ее одутловатое от чрезмерного количества потребленной влаги лицо, на эти по-военному одинаковые и оттого быстро надоевшие мне сосны. Мне очень хотелось сделать хоть что-нибудь, но я, увы, не мог пошевелить – чуть не сказал было “пальцем” – не мог пошевелить даже веткой. Ветер – вот кто делал за меня это, вальяжно и беспардонно играя моими листьями-волосами, подобно тому, как некогда, в мою бытность человеком, некоторые, уж не знаю, кем себя возомнившие люди, также вальяжно и беспардонно играли судьбами целых народов.