– Ладно. Как скажете.
– Отлично. – Мистер Дарби усмехнулся.
Я направилась к сцене, но уже другой походкой. Внутри я словно окаменела, но камень этот мог в любой момент рассыпаться в прах. У Калибана отобрали остров; каждый день над ним глумились, подвергали наказаниям. Миранда считала его негодяем, говорила, что ей противно на него смотреть. Просперо называл его «грязным рабом», наслал на него судороги.
Я взяла из вазы бумажку с текстом Калибана. Прочла про себя, вышла на сцену. И снова щелканье и гул прожекторов помогли мне вообразить летний зной и лазурное небо над островом.
Калибан был сыном дьявола и ведьмы. Я неловко расхаживала по сцене, будто мне стыдно смотреть на себя в зеркало. Я прикрывала лицо, словно я уродина, и подглядывала сквозь пальцы, мечтая снова стать властелином острова.
Как жилось ему там в одиночестве? Он прекрасен, чувствителен, уязвим. Я бродила вдоль берега. Но послышался шум, и Калибан вжал голову в плечи. Под чужими взглядами он становился неуклюжим, грубым, от него воняло рыбой. Прочие герои смотрели на него с отвращением и видели чудовище.
А каким он был наедине с собой?
Я легла на сцену, свернулась калачиком, точно ребенок во сне, обхватила руками живот. Калибану снилась мать, и он был счастлив. Но снова раздался шум, и он с воплем вскочил: теперь он стал одиноким псом Просперо, который мечтал заточить его в темницу, покарать.
Я встала и застонала. У него отобрали остров. В Калибане не осталось ни капли добра. Мать его скончалась. От мертвой тишины разрывалось сердце. Он был благороден и прекрасен, но этого никто не замечал. Он сам не знал своего голоса.
И находил утешение лишь в ярости.
Таким я его и показала. Я металась по сцене вонючим чудищем, которое все потеряло. Я выползла из пещеры к Просперо. Я умоляла не накладывать на меня новое заклятье и ненавидела себя за то, что приходится пресмыкаться. Мне противно было жить рабом. Хотелось выцарапать Просперо глаза, вырвать у него волшебный жезл и проткнуть его насквозь.
– Это был мой дом! – завопила я. – Мой! Мой остров. Я жил с матерью. Но ты пришел, ты притворился добрым, и я тебе поверил. Я полюбил тебя как отца. Показал тебе все, чем дорожил, а ты меня ограбил.
Точно внутренний стальной стержень. Точно опора в бурю. Гнев – единственное, на что ты можешь положиться, когда все в жизни против тебя.