– А что такое проказа?
– Кожная болезнь, – ответила старшая. – Пятна, слизь и все такое.
– Ханна, а давай у нее сгниет кончик носа, – предложил мальчик, оборачиваясь и подмигивая Эммелин.
– Здорово, – серьезно кивнула Ханна. – Давай.
– Нет! – взвыла Эммелин.
– Эммелин, ну что ты как младенец. Он же сгниет не по правде, – объяснила Ханна. – Сделаем тебе какую-нибудь маску попротивней. Я поищу в библиотеке книги по медицине. Там должны быть картинки.
– А почему именно у меня будет эта проказа? – заупрямилась Эммелин.
– Спроси Господа Бога, – пожала плечами Ханна. – Это он придумал.
– Нет, почему я должна играть Мариам? Я хочу кого-нибудь другого.
– А других ролей нет. Дэвид будет Аароном, потому что он самый высокий, а я – Богом.
– А почему не я – Бог?
– Потому что ты хотела главную роль. Или нет?
– Хотела, – сказала Эммелин. – Хочу.
– Тогда в чем дело? Бог даже не появляется на сцене. Я буду говорить из-за занавеса.
– А если я буду Моисеем? – спросила Эммелин. – А Мариам пусть сыграет Реверли.
– Никаких Моисеев, – отрезала Ханна. – Нам нужна настоящая Мариам. Она гораздо важней Моисея. Он появляется всего один раз, за него будет Реверли, а слова скажу я из-за занавеса. Или Моисея вообще уберем.
– А может, разыграем другую сцену? – с надеждой предложила Эммелин. – Про Марию и младенца Иисуса?
Ханна недовольно фыркнула.
Репетируют, поняла я. Альфред, лакей, говорил мне, что в одни из ближайших выходных состоится семейный концерт. По традиции в этот день кто-то поет, кто-то читает стихи, а дети ставят сценку из бабушкиной любимой книги.
– Мы выбрали эту, потому что она очень важная, – объяснила Ханна.
– Не мы, а ты выбрала, потому что она важная, – возразила Эммелин.
– Именно, – согласилась Ханна. – Она про отца, у которого двойные правила: для сыновей – одни, а для дочерей – другие.
– Что на редкость благоразумно, – добавил Дэвид.
Ханна не обратила на него внимания.
– Мариам и Аарон виновны в одном и том же грехе: осуждали женитьбу брата…
– И что они говорили? – заинтересовалась Эммелин.
– Не важно, они просто…
– Ругались?
– Нет, дело не в этом. Важно то, что Бог решил наказать Мариам проказой, а с Аароном просто поговорил. Как ты считаешь, Эммелин, разве это честно?
– А Моисей женился на африканке? – спросила Эммелин.
Ханна сердито тряхнула головой. Я уже успела заметить, что это ее привычный жест. Длиннорукая, длинноногая, она вся горела какой-то нервной энергией и очень легко срывалась. Эммелин, напротив, походила на ожившую куклу. И хотя черты их были похожи – носы с легкой горбинкой, ярко-голубые глаза, одинаковый рисунок рта, – на лице каждой из сестер они смотрелись совершенно по-разному. В то время как Ханна напоминала сказочную фею – порывистую, загадочную, нездешнюю, – красота Эммелин казалась более земной. И уже в то время ее манера складывать губы и слишком широко распахивать глаза напоминала мне фотографии красоток, которыми торговали в наших краях лоточники.