Вместо одной из стен процедурной было огромное цельное стекло с видом на сами крио камеры. Оно было похоже на экран, за которым начиналась другая реальность. Зрелище было жутким. В американских филиалах камеры располагались одна на другой вдоль стены с целью экономии пространства. У нас же это было с размахом, и каждая камера стояла на полу на специальной подставке в общем, как на кладбище только гробы были сверху. Завораживающий темный потолок с еле мерцающими хаотично раскиданными огоньками создавал иллюзию звездного неба. Отполированный металл саркофагов еле отсвечивал голубым светом. Павел Иванович любил гулять по этим аллеям и именно на этом пятом уровне. Здесь находились наиболее значимые клиенты с наивысшим уровнем безопасности. По крайней мере, им так говорили. Прогуливаясь приятно было думать о той надежде, которую он им дает, если конечно будет найден процесс разморозки. Павел Иванович нравилось ощущать себя частью чего-то целого и большого. Он слегка улыбался, бродя между рядами, но эта улыбка скорее была улыбкой радости за тех людей, которые переживут его и его время.
Большое стекло открывало другую параллель. Мальчика уложили, начался процесс заморозки. Родители стояли рядом. С одной стороны надежда, что их сын проснется и будет жить, потому что в будущем его смогут вылечить, с другой этого может не произойти вовсе. Мама была готова лечь рядом с сыном, чтобы проснуться вместе, но сын сам отговорил ее.
– Оставайся с папой, и вместе ждите меня.
Папа старался не заплакать, стоя рядом с мамой, держась за руки. Мальчика погрузили в азот, саркофаг закрыли и увезли в оранжерею. Именно так по документам называлось это место. Родители еще долго стояли возле стекла, им никто не мешал. Павел Иванович наблюдал за ними по монитору, он не испытывал чувство вины, скорее наоборот. Обычно на таких процедурах слез не было, и никто не рыдал. В основном, здесь лежали престарелые дельцы, воротилы, уставшие и пресытившиеся жизнью. Родители ушли. Павел Иванович всегда спускался к новому пациенту, как бы удостовериться все ли хорошо. Он спустился на пятый уровень. Сотрудники были на своих местах, они явно его ждали. Саша – старший в смене был в комнате отдыха. Такие процедуры крепко выматывали, всем требовался отдых. Павел Иванович не стал его будить, спросил, как все прошло у Дмитрия, хотя за всем следил по монитору и сотрудники это знали, но таков был порядок вещей. Каждый раз Павел Иванович спускался на определенный уровень и спрашивал, как прошло. Ему отвечали, что все в порядке, он проходил в оранжерею и первым делом шел к новому саркофагу. Он любил это слово – оранжерея, оно было, какое то живое. Павел Иванович чувствовал себя садовником среди своих растений. Сегодня был особенный случай. Папа у мальчика занимал высокий пост в правительстве. Подойдя к камере мальчика, он долго стоял и смотрел на отполированный металл, думая о чем то. Какие мысли посещали его в такие моменты? Постояв и подумав, Павел Иванович пошел обратно вдоль особых VIP склепов, камерами эти сооружения назвать было трудно. Сделанные из лучшего мрамора, они являли собой настоящие произведения искусства. Их было десять, но дохода предприятию они приносили, как с половины всей оранжереи этого уровня. В оранжерее было пятьсот «посадочных» мест на пяти уровнях, всего две тысячи пятьсот и пятьдесят VIP.