…Москва, которую Сева помнил полунищим заплеванным городом, едва отвыкшим от горбачевских талонов на сахар и водку, заметно богатела. Повсюду встречались коммерческие ларьки, народ щеголял в ярких китайско-турецких одежках. На выходе из "зеленого коридора" шереметьевской таможни молодых людей перехватил нагловатый лысый тип в кожанке, с золотыми фиксами во рту и с дутой золотой цепочкой на шее:
– Такси, ребята! Недорого!
– Сколько? – спросил Сева.
– Пятьдесять до центра.
– Тысяч рублей? – поднял брови Сева.
– Обижаешь! Долларов, конечно.
– А по счетчику сколько?
– По счетчику будет при коммунизме.
– Тогда дай пройти. – жадностью Сева никогда не страдал, да и денег, правда, не в долларах, а в сэнгах, у него было предостаточно, особенно по московским меркам. Просто ему всегда претило беззастенчивое обирание клиентов таксистами в любом аэропорту, хоть в Москве, хоть в Сити оф Сэнгамон.
Впрочем, долго ждать автобуса не пришлось, он подкатил, как только Сева, Лес и Ринки вышли на остановку. Доехав до метро, молодые люди отправились к Севе домой.
Лес и Ринки с открытыми ртами глядели на станции, по мере продвижения к центру города становившиеся все красивее и красивее. А Сева время от времени оглядывался вокруг: в самом начале дороги ему показалось, что в конце вагона мелькнула пестрая цыганская юбка.
Соседи по вагону бросали на Ринки удивленные взгляды, но прекрасные близняшки, у которых уже давным-давно выработался иммунитет на "синдром белой вороны", не обращали на это никакого внимания. Выйдя из метро на "Белорусской", компания села в троллейбус, и уже через несколько минут молодые люди поднимались к Севиной квартире.
Сева предупредил маму и сестру о том, что он с друзьями приедет на побывку. Их уже ждали. Севина мама, соскучившаяся по любимому чаду, наготовила, по своему обыкновению, разных вкусностей на роту едоков. Лестер и Ринки поначалу несколько смутились – они не ожидали столь теплого приема на другом конце планеты. Через короткое время все расселись за старым овальным столом в гостиной, а Севины женщины, практически не ощущая языкового барьера, на чудовищной смеси английского и русского общались с Лесом и Ринки. По временам, забываясь, Севина сестра Таня адресовалась к брату с репликами на ломаном английском, а Сева в этих случаях с усмешкой поправлял ее. Таня перешла в одиннадцатый класс школы "с углубленным изучением английского", но, как Сева понял, успехи ее в иностранном языке были более чем скромными.