А Мартин понятия не имел, что синяя мушка, которая все время норовила сесть ему на плечо, была половинкой оставленной им Катерины, поэтому он постоянно отмахивался от нее, злился и даже подумывал о мухобойке. Но потом тоже привык. И, став совсем стареньким старичком, даже разговаривал с ней иногда. В его самый последний день только синяя мушка и была с ним, привычно устроившись на плече. Но даже тогда Мартин не догадался, что это половинка его оставленной Катерины.
А что стало с самой Катериной, спросите вы? Об этом мало кто знает. Кажется, она жила половинкой тихо и незаметно и ничего особенного с ней больше никогда не происходило.
* * *
С нее сошло уже сто двадцать четыре слоя ненастоящего. Как с луковицы. Слои слезали один за другим. Во время громкого смеха или сильных слез слезали в два счета, но с глубокой, разрывной болью. Во время долгих разговоров в темноте и во время беспричинной грусти – тихо, осторожно, но всегда с риском нарасти опять.
Осталось еще шестьдесят два слоя.
За самым последним должна показаться тонкая изначальная суть. Вздрагивающая и белоснежная. Докопавшись до нее и удостоверившись, что она там есть, можно было начать обратный процесс завертывания и маскировки.
* * *
оставляю тебя с ней,
с той, красивой, чей длинный волос,
словно вьющийся черный змей,
а еще расплавленный, хриплый голос
моего намного звучней.
через сердце пророс и цветок, и колос.
я разбила себя об твои льды.
веретеном отравленным укололась,
обернулась собакой седой,
в кусты – бросилась,
язык-гладиолус отрыгнул в белое мою месть.
стерев лапы, растеряв шерсть
и получив за это свободу,
я с жаждой алкаю свою смерть,
которая стала моим восходом.
на своем горе, словно на перегное, взошедшая,
я падаю в новое море: соленое, сумасшедшее.
неделимая на соцветия,
я минуты тире столетия нанизываю на судьбы нитку.
пусть наше время ползет улиткой.
хочу теперь засыпать с улыбкой,
приложив к тебе, как к ракушке, ухо,
слушая, как ты дышишь,
глубоко, глухо…
раскинув в стороны свои руки,
я к потолку поднимаюсь, я легче пуха.
но долго нельзя выносить разлуки,
сжимаясь в точку, я собираюсь с духом.
пикирую вниз и падаю, словно в море,
целую твое лицо, родное и спящее.
как ножом, мы будущее вспорем,
а пока нырнем в настоящее.
* * *
горечь все равно будет привкусом – на языке.
все равно будет уксусом разъедать,