Каждое лето полные самолеты азорцев возвращаются на острова. Они живут в своих фамильных домах. Вспоминают и старую любовь, и старую вражду, и семейные узы.
Несколько жарких летних сезонов подряд я наматывала километры, разъезжая по пыльным дорогам Центральной долины, где коров больше, чем людей. Таинственно пустые закусочные-дайнеры. Грузовики, месяцами припаркованные на одних и тех же местах. Я тоже много лет томилась по вещам, пропитанным прошлым, отныне навеки недостижимым. Теперь наконец я поняла, куда все они уходят. И, возможно, нашла слово для чего-то внутри меня, про что я даже не знаю, что это такое.
Саудади.
За день до своего первого визита на ранчо Морайша я бревном лежала на диване во Фресно.
Все одеяла, какие только были в доме, я свалила на себя, перенеся бремя своей застывшей карьеры в удушающую груду шерсти, флиса и пышных пуховых стеганок. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что как раз тогда была просто обязана заподозрить, что вот-вот наткнусь на что-то большое и важное – скажем, на слухи о потерянной Атлантиде. Славные истории почти всегда начинаются с того, что герой оказывается на самом дне.
В начале той недели в приступе праведного гнева я звучно шлепнула черновик статьи на стол главного редактора газеты, где трудилась репортером. Затем вышла из его кабинета и из здания редакции – чтобы больше не вернуться (во всяком случае, я так говорила себе).
Я в курсе, что люди, склонные к таким вспышкам, часто втайне гордятся этой своей чертой. Но это не про меня. Я недостаточно решительна, чтобы швыряться предметами, ибо всегда вижу каждую головоломную ситуацию с 1372 сторон. Неудивительно, что все мои свитера серого цвета. Одна моя наставница в профессии как-то раз велела мне не слишком много улыбаться во время совещаний (или, в ее терминологии, «не скалиться точно ненормальная идиотка»).
Так что после этого срыва я не испытывала никакой пламенно-штормовой гордости за себя – я медленно шла ко дну, точно пьяница на пуховой перине. Раздался стук в дверь, который я проигнорировала. Мой сосед и коллега Джек Бука продолжал стучать, пока наконец я не выползла из-под одеял и не впустила его. Всегда называла его по фамилии – Букой; мне казалось, она удачно описывает его темперамент. Его-то уж точно никто не научил не улыбаться слишком много.