Уже будучи в семинарии, во время одного из кулачных боев против городского училища, где он, худой и низкорослый, являлся вожаком группы; Иосиф давал верные советы участвующим, смог грамотно расставить людей и в нужный момент вводить их в бой. И они победили! Все радовались и прыгали, обнимая Йосифа, а он стоял счастливый с разбитым носом и смеялся. Потом Пета Капанадзе всё спрашивал его, рассматривая физиономию друга:
– Как ты это делаешь?
– Не знаю, словно всё вижу наперёд…
И Йосиф вспомнил тот злосчастный крещенский день, когда на него летели обезумевшие кони, увлекая за собой прыгающую по камням повозку. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему стоять на месте… Но он побежал. И случилось то, что случилось, травма на всю жизнь. Теперь он слушал свой внутренний голос. И этот внутренний голос ему говорил, что истинное его призвание помогать неимущим, которых несправедливо используют и угнетают богатеи. И это не является божьим промыслом, о котором говорят священнослужители.
– Их проповеди – пустая болтовня. Нам нужно стать другими священниками и нести не библейский опус, а правду, которую видит каждый честный человек. Нести это тем, кто в ней нуждается.
Став с товарищами членами книжного клуба «Дешёвая библиотека», семинаристы зачитываются запрещённой в семинарии литературой. Один из героев романа Гюго, революционер-священник, будет для юного семинариста героем для подражания. Йосиф читает Шиллера, Мопассана, Бальзака, Платона – в оригинале, по-гречески. Он читает книги по истории России и Франции. Он очень любит Гоголя, Салтыкова-Щедрина и Чехова, чьи произведения запоминает и цитирует.
– Вот слушай, – обращался он к приятелю за обедом: «Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой».
И делал вид, что проливает что-то, а потом довольно смеялся, поясняя сказанное. Приятель с ним соглашался. Йосиф смеялся еще больше.
– Ну вот, рядом со мной начинаешь приобретать хорошие манеры. Хотя это не мои слова, а Чехова.
Или ещё, заходит в комнату старших семинаристов, открывает окно и снова цитирует его: « А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр». Рахметов Чернышевского становится для него образцом несгибаемого аскета-революционера.