– Петя, вас снимут по дороге с поезда, – говорила она, поджимая губы. – Будет вам плохо, и снимут. Думаете, лучше станет?..
Днем окружающие занимались служебными обязанностями, и Петр развлекался, приглядываясь к пациентам, которые приходили в больницу с соседних станций и с далеких заимок. Но вязкая вечерняя скука, когда он оставался единственным больничным обитателем, продлилась недолго: как-то у дверей тормознул леспромхозовский грузовик и на крыльце засуетились. Приковыляв к окну, Петр услышал незнакомый испуганный голосок:
– Отдайте, фляжка!.. Там фляжка… и деньги на билет…
– Никто твое барахло не трогает, – проревел убедительный бас. – Вцепился, как черт в грешную душу… перебирай ногами-то!
Анна Филипповна с Фаей заметались, захлопали двери, грузовик уехал, а Петр терпеливо гадал, придется ли ему сегодня ночевать в одиночестве или невезучий горемыка осядет на койке, на которой Фая после Николаичева ухода застелила свежее белье и тщательно взбила увесистую перьевую подушку.
Он так соскучился без компании, что был безмерно рад, когда женщины ввели в палату нового пациента. В свободной руке Фая несла сиротскую котомку, на которую больной, дергая, как дятел, замотанной головой, постоянно оглядывался. Не успели его усадить на чистую простыню, как он хваткими, словно сведенными судорогой пальцами потянулся к веревочной завязке.
– Никто не тронет твое имущество, – с обидой проговорила Анна Филипповна, но пришелец уже нетерпеливо рвал затянутый накрепко узел.
– Фляжка и деньги. Много денег. Мне в Москву надо.
Анна Филипповна скорбно скривилась.
– Не возьмут тебя в армию до восемнадцати. Все они, глупыши, сейчас на фронт рвутся…
Пришелец презрительно фыркнул:
– Вот еще – на фронт. Больно надо.
Он, воровато таращась по сторонам, переложил небольшой сверток из котомки за пазуху просторной рубахи и только тогда утихомирился. Потом его затошнило, Фая побежала за ведром, а разочарованный Петр, уже не радуясь предполагаемому общению, которого так жаждал, уныло предвидел бессонную ночь наедине с шебутным и на первый взгляд не слишком симпатичным соседом.
– А ты в военкомат собиралась, – сказала Анна Филипповна Фае, когда больному сделалось легче и он откинулся на подушку. – Думаешь, мало здесь дел?
Пришелец окинул Фаю внимательным, но безразличным взглядом, словно разгоряченная работой девушка с растрепанными, выбившимися из-под медицинской шапочки кудрями, не заслуживала с его стороны никаких эмоций. Даже изучая бессловесную скотину, было противоестественно изображать такой холодный, без тени приязни, объективный анализ. Сделав некий вывод, больной прикрыл веки и спокойно проронил: