– Как не зазеваешься? – прокричал Карп Борисыч, – забыл Григорий, куда попал. Здесь фронт со всех сторон. Забыл – пропал. Вот ты на войне с австрияками как обедал?
– Как-как? По распорядку, вроде, обед, в окопе сидишь, шлёнка на коленях и хлебаешь себе. Только если не обстрел, а так, палят для порядку, а братва – пёс с ним, только ладонями шлёнки прикрывают. В обстрел-то не похаваешь. Ну а блиндаже – то счастье, млеешь, как кот. Кто ж за спину смотрит.
– То-то и оно, Кондрат, что гниды эти хуже австрийцев с германцами. Буржуи да аристократы обозлённые. На германском всё ж по большей части, как и у нас, пролетарии да крестьяне сознательные.
– Карп Борисыч, что ты такое говоришь? – не утерпел Михельсон, – а когда германцы вас газами душили, они конца обеда ждали, да?
– Ты мне, Яша, бойца не порти. Он, как есть, человек прямой и с надеждой. Правильный человек. А ты есть люмпен, хоть интеллигент. Думай лучше, что с городом будет.
– Что тут думать, генерал Риферс слишком близко, нас сразу к Олдони пошлют. У завхоза, я знаю, четыре пулемёта есть. Ковалёв, пулемёт знаешь?
– Никак нет, но обучиться дело нехитрое, я не глупый. Лучше бы, конечно, винтовочку оставили. Всё какую-то рвань ловим, найти не можем. Они нас сами находят. В приличного человека не стрелял уж сколько.
Усатый Ковалёв ласково погладил трёхлинейку. Яков увидел краем глаза и вздохнул.
– Она ж мне подруга, – сказал Ковалёв, – Ижевского завода, номер двести тринадцать тыщ сто восемь. В канале ствола ни царапинки.
– Во любуйся, Михельсон, – махнул рукой Борисов, – до чего царь людей довёл. Три года солдат без бабы, нежность сердца такая накопилась, винтовку любит, что твою Зинаиду.
– Какую Зинаиду?
– А-а, много ты понимаешь.
********************
Здание бывшего лицея выглядело безобидно для тех, кто не знал, что теперь творится в его стенах. Красный флаг над входом поник без ветра, часовой у ворот вертел головой всем вослед. Карп остановился, чуть задев сломанный Руссо-Балт начальника уездного отдела.