Так банально.
Так всё банально, Господи…
Моя работа – это ходить из комнаты в комнату, злобно захлёбываться приступом паники, бить стены в желчной ненависти к нерешительной тупости и самобичеванию.
Я смотрю на деревянную доску, которую недавно повесил на стене. На ней ровные таблицы с полями «2000 символов». Ровные таблицы со списками посещения спортзала. Расписания правильного питания. На ней – какое-то недосягаемое, противное всему внутреннему жеманство. Попытка как-то устаканить происходящее внутри черепа.
За окном мокрая текстура снежного вечера. Одиозный вечер. Одинокий вечер.
Рабочий вечер.
Я бегу прочь из квартиры.
Хлопьями снега поглощаются звуки городской суеты. Фасады домов выполнены из фанеры. Массовка из обычных неприметных людей спешно расступается. Я бегу в лёгкой куртке далеко вглубь парка. Я бегу в темноту, всё ускоряясь.
Я чувствую незримое, витающее рядом – протяни руку – ухватишься, утащишь клубок какой-то мысли, какой-то идеи. Пытаюсь разглядеть знаки, осознать, сколько сюжетных линий должно быть на поприще Той Самой Истории, сколько Персонажей, их отправные точки и их финишную прямую: расставь вешки – и всё пойдёт как по маслу – они побегут по нужному маршруту, задыхаясь от новых впечатлений.
Но увидев, разглядев эти вешки, эти опорные пункты – я понимаю, как их много. Их так много и между ними можно составить столько витиеватых маршрутов, что вся сущность внутри сжимается, разрываясь в стороны, как от взрыва, под мнемонический дикий крик бессильного ужаса.
Коллапс ЦНС.
Я поднимаю глаза вверх – огромные Читатели медленно бредут вперёд, возвышаясь над заснеженными елями. Большие, размером с двадцатиэтажные дома, сплошь чёрные фигуры искажённых, но гуманоидов.
Медленно вверх. Медленно вниз.
Ты тот, кто сидит у костра и что-то рассказывает в передатчик, который усиливает твой голос, пока эти Читатели бредут за твоей спиной позёвывая.
Они раздавят тебя, когда найдут.
Когда увидят, кто ты есть.
Обыкновенный сплетник и выдумщик.
Если ты их не опередишь. Если снова не вырастешь. Потом, снова уменьшишься, но на какое-то время отсрочка будет получена.
Читатели идут на фоне ночного неба и монохромной действительности вокруг. Они всё-таки раздавят тебя. Им неинтересны твои судорожные желания убежать от себя, поймать что-то, что ты там придумываешь себе. Тяжёлый звук на низких частотах так же медленен, как их путь вперёд. Звук этот – растянутый во времени голос, что раздаётся из рупора железнодорожной станции.