Велемиров фыркнул:
– В твои-то годы пора уже отличать интеллект от раздутого эго!
– Ну да, он такой немножко был… С понтом под зонтом.
– Наглый инфантил, отчего-то решивший, что раз собственная мама считает его гением, то остальное человечество обязано думать точно так же. С умным видом посмотреть на результаты урографии и авторитетным тоном заявить: «Да, безусловно, определенный патологический процесс в этой почке есть», – это, знаешь ли, годится молоденьким медсестричкам пыль в глаза пускать, а таких опытных старых псов, как мы с тобой, пышными словесами не обманешь. Надеюсь.
Скрябин улыбнулся.
– Ты лучше меня знаешь, что хирург – это в первую очередь ответственность, – продолжал Велемиров, – а Фельдман хотел, чтобы он тут выкаблучивался как душа пожелает, а все за ним подтирали. Ладно, хватит уже о нем. Много чести.
Скрябину было очень интересно, что именно учудило юное дарование, потому что надо сильно постараться, чтобы вылететь из аспирантуры, имея научные публикации, но он видел, что тема эта другу неприятна.
Наверное, эрудированный парень с замашками гения был действительно несносен в коллективе и от него постарались избавиться при первой возможности.
– И где он теперь? – все-таки спросил Скрябин.
– Не знаю. Где-то.
* * *
Сквозь прорезанное в грубых досках двери сердечко виднелся кусочек голубого неба. Семен Яковлевич Фельдман загляделся, задумался и не сразу расслышал, что его зовут.
Выйдя из покосившейся будочки, он повернул щеколду, болтавшуюся на ржавом гвозде, и помахал медсестре Наташе, подпрыгивающей возле калитки. Мороз сразу ухватил его голые коленки своими острыми зубками.
Фельдман подпрыгнул и крикнул Наташе, чтобы она возвращалась в больницу, а он только наденет штаны и сразу за ней.
Семен зачерпнул горсть снега из сугроба, растер лицо и вернулся в дом.
«И чаю не попьешь с этими больными», – вздохнул он, натягивая под брюки старые мамины рейтузы.
После оттепели вдруг ударил сильный мороз. Деревья, избы – все покрылось инеем, и дым из труб словно застыл узкой белой лентой в небе.
Ясное небо без единого облачка казалось скованным холодом. Наташа убежала, и на улице ни души, все спрятались, затаились. Тишина, даже коты исчезли, жмутся к теплому человеческому жилью.
Фельдман поплотнее запахнул тулуп и побежал, похлопывая себя по плечам. Снег громко скрипел под его ногами.