Отчего-то я и впрямь почувствовала себя виноватой. Понуро опустив голову, ответила:
– Я болею. Температура.
– Вот! – поднял Акунинский вверх указательный палец. – А ты ее, полуживую, сюда потащила, не стыдно тебе, Катя? А?
– Почему это мне должно быть стыдно? – с вызовом откликнулась лучшая подружка, но щеки, правда, слегка подрумянились. – Нет лучшего лекарства от недуга, чем любимое занятие! К тому же с позиции террориста…
– И-ди до-мой! – стуча по столу, говорил Борис по слогам, как делал, когда хотел придать своей речи выразительность, но Катерина, совершенно его не слушая, продолжала говорить со следователем в один голос:
– …хворающая Юлька и тени сомнения не наложит…
– До-мой!! До-мой!! – не переставая стучать ладонью по деревянной поверхности.
– …в своей невинности и беззащитности, плюс ко всему…
– До-мой!!
Когда разноголосое бурчание и неприятный стук слились для меня в одну сплошную какофонию, а затылок пронзило тупой занозливой болью, которая заставила меня сморщиться и, на секунду закрыв глаза, приложить пальцы к месту поражения, Любимова вдруг подскочила на ноги и, ткнув в меня пальцем, сказала:
– Да вы посмотрите на нее!
Театральный фокус удался. Борис заткнулся и перестал стучать, в моем организме тоже наметились перемены: головная боль сменилась чувством любопытства. Я так захотела узнать, что за чушь она станет нести дальше, чтобы переубедить друга следователя, что, по-моему, даже температура прошла.
– Какой из нее агент? – продолжила между тем Катька. – Кто на нее подумает? Она же овечка!
– Ну спасибо! – Пару раз в жизни я видела овец, и они были не сказать чтобы очень красивыми. Особенное раздражение вызвало упоминание о материнской привычке называть свою дочь не по имени, как это положено во всех среднестатистических семьях, а по кличке – Овца. Конечно, «овечка» – уменьшительно-ласкательная производная от данного слова, но смысла это не меняло.
– Нет-нет, я в хорошем смысле! – кинулась Катя оправдываться, поняв, что меня обидела, а Бориска взял да рассмеялся, чем просто-напросто меня добил.
– Что тут смешного? – не выдержала я.
Любимова села рядом со мной. Акунинский хотел мне что-то ответить, но тут затренькал телефонный аппарат. Очевидно, его куда-то вызвали, потому что он брякнул «да», после чего сказал «ага» и через пару секунд снова «да», встал и молча вышел из кабинета.