Идти к дороге не хотелось просто до
одури, но Леха волевым усилием заставил себя двинуться в сторону
насыпи и обыскать броневик. За что и был вознагражден солдатским
вещмешком с захлестнутой ременной петлей горловиной – подобных он
на срочке уже не застал, но что это такое, прекрасно знал, –
несколькими «лимонками» и двумя дисками к автомату «ППД». Последнее
оказалось весьма кстати: о том, что подобное оружие использует тот
же патрон, что и его пистолет, парень помнил. Так что боеприпасов
теперь было с избытком, почти полторы сотни. Что находится внутри
вещмешка, Леха проверять не стал, просто запихнул внутрь диски и
гранаты (по намертво вбитой в армии привычке убедившись, что усики
на чеках надежно разведены) – будет время, разберется. Да и место
неподходящее: как оказалось, водитель бронеавтомобиля погиб во
время обстрела, и сейчас сидел, навалившись грудью на руль. От тела
и натекшей под сиденье лужи крови уже ощутимо тянуло
тошнотворно-сладковатым запахом разложения – машина простояла на
самом солнцепеке весь световой день, и температура внутри
раскаленной стальной коробки наверняка поднималась градусов под
сорок, а то и выше….
Выбравшись наружу, Степанов торопливо
двинулся по кратчайшей дороге к темной стене недалекого леса, до
которого по его прикидкам было не более трехсот метров, стремясь
как можно скорее выбраться из этого чудовищного царства смерти. В
голову пришла, было, мысль, что так неправильно, что стоило бы
забрать у погибших документы, хотя бы у тех, кто остался
более-менее целым после бомбежки, однако заставить себя вернуться
он не смог.
Просто не смог, мысленно извинившись
перед павшими:
«Простите, мужики, но уж слишком
много всего сегодня произошло! Наверное, я просто оказался не
готов… пока не готов. Возможно, успей я повоевать, как батя, в
какой-нибудь «горячей точке», вел бы себя иначе. Но я не воевал.
Тоже пока. Просто честно оттянул свои два года, пусть и очень
серьезных войсках. Но смерть я видел только по телевизору, хоть ее,
этой смерти, в крайние годы и стало как-то слишком уж много…. Знаю,
что теперь фрицы пригонят местных и те похоронят вас в ближайших
воронках. Где вы надолго, если не навсегда, останетесь безымянными,
но что я могу изменить? Если бы у меня была карта, я б запомнил
место. Но карты у меня нет, и я даже не знаю, где нахожусь и какой
сейчас год…. Поэтому простите меня, ребята, и прощайте… Вечная вам
всем память!..».