Руку отдернуть не успеваю.
Айдаров сам ее перемещает. Обхватывает запястье, отодвигает от шрама, который теперь виден полностью.
Он страшнее, чем мне сперва показалось. Идет от низа живота сбоку к бедру, змеится вниз по ноге.
Но вскоре про шрам забываю.
Всего одна секунда — Айдаров опускает мою ладонь на свой член. Накрывает пальцами так, что я вынуждена его обхватить. Всего.
— Не туда руки тянешь, — говорит хрипло. — Здесь брать надо. Привыкай ко мне, Аня.
Привыкать?..
Он слишком крупный. Очень твердый. И я представляю, как он в меня проникнет, какую боль заставит испытать.
Мне хочется разрыдаться. Но слез нет.
Я в немой истерике бьюсь. Трепыхаюсь под ним, словно задыхаюсь от того чудовищного жара, который от него исходит.
Зажимаюсь вся. Пробую сдвинуть бедра, но Айдаров не позволяет.
В темных глазах горит твердая решимость довести все начатое до конца. Наверное, потому все протесты замерзают на моих губах. И слезы стынут. Бесполезно его просить. Умолять.
Вид у него дикий. Заведенный. Во взгляде читается нечто первобытное, варварское.
Это и заставляет меня замереть окончательно.
Айдаров все же отпускает мою руку. И хоть я моментально отдергиваю ладонь, легче не становится. Потому что он накрывает мою грудь. Сжимает. Сдавливает. Почти до боли. Вынуждает поморщиться. Позже ослабляет хватку. Трогает уже иначе. Даже странно, чувствуется почти нежно, словно он намеренно убирает обороты.
Но меня все равно опаляет от его похоти.
Задыхаюсь. Шевельнуться не могу.
Айдаров обводит пальцами мои соски. Словно играет моим телом. Изучает добычу, прежде чем наброситься и утолить голод.
Он подается ближе. Плотнее.
Его возбуждение теперь ощущается настолько остро, что меня бросает в холод, окунает в студеную воду от этого порочного соприкосновения.
Он прижимается ко мне. Слишком тесно. Делает мощное движение, будто вновь показывает всю силу своего возбуждения.
А у меня воздух выбивается из легких. Совсем. Напрочь.
— Не зажимайся так, — хрипло выдает Айдаров. — Хуже будет.
Продолжает меня всю облапывать. Грудь, живот, бедра. Кажется, теперь на моем теле нет ни единого места, по которому бы не прошлись его раскаленные ладони.
— Сказал же, — цедит он мрачно. — Расслабься.
И трогает меня. Там. Пальцами оглаживает.
А я не понимаю, как тут не зажиматься. Даже если бы я пробовала, то ничего бы не вышло. Оно все само собой получается.