— Не сомневаюсь, — кривится Айдаров и мрачно цедит: — Ты очень самостоятельная.
Сжимаю чашку с кофе. Делаю короткий глоток, чтобы немного успокоиться.
— Закончила? — спрашивает он.
— Нет еще, — нервно мотаю головой.
Деньги, которые я забрала в рюкзаке, лежат в банке. Счет оформлен на чужое имя. На те документы, под которыми я тут жила.
Айдаров про него в курсе? Зная имя, счет найти не проблема. Но может быть, именно это его люди не проверяли?
Я старалась лишнего не тратить. Не знала, как долго мне придется скрываться. Однако если деньги сохранятся, будет хорошо. Наверное. На самом деле, теперь у меня не так много шансов до них добраться.
Зачем мне деньги, если не смогу сбежать от Айдарова?
Второй побег он не допустит.
Отчаянно прокручиваю в голове разные варианты, стараясь найти выход. И продолжаю есть десерт, который почти подходит к концу.
Заканчиваю слишком быстро. На нервах не замечаю, как ем. Не чувствую почти никакого вкуса.
Тут меня будто обжигает. Поднимаю взгляд, замечаю, как Айдаров смотрит на меня сейчас. Точнее — он смотрит на мой рот, от которого убираю ложку.
Я… сделала что-то не так?
Его глаза полыхают пламенем. Темнеют. Не знаю, как это возможно. Но в этой бездне лед и огонь сливаются воедино. И у меня мурашки ползут по спине от дикости, которая в тяжелом взгляде считывается.
Скрываю вновь нахлынувшую мощную волну паники за очередным глотком кофе.
Айдаров так и продолжает на меня смотреть.
Не выдерживаю.
— У меня здесь тоже есть вещи, — говорю. — Нужно собрать все.
— Собирай.
Его голос звучит ниже. Еще более хрипло, рокочуще. И четче в нем отражается звериное рычание.
— Тогда я пойду, — прибавляю.
Заторможенно кивнув, поднимаюсь, иду в раздевалку, где в одном из шкафчиков все и хранится.
Мы же тут в форме работаем.
Нужно переодеться. Сложить все. Постараюсь тянуть до последнего.
«И как это тебя спасет?» — будто издевается внутренний голос.
Ничего не получается придумать. Выхода не вижу. В голове мелькают разные глупости. Отчаяние становится все сильнее.
— Что же ты за подруга? — доносится знакомый голос, в котором явно звучат возмущенные ноты.
Оборачиваюсь.
Милана.
Одна из девчонок-официанток, с которой я общалась здесь больше всего. Мы сдружились за эти несколько месяцев.
Она стоит в проеме раздевалки, сложив руки на груди. Смотрит на меня с негодованием.