Свой у меня имелся, но… своего было жаль.
Нет, все-таки до чего омерзительный тип… что там произошло? Хотя… гадать особо нечего. Родовитый господин при немалых чинах. И бедная, судя по одежде, просительница, на беду свою оказавшаяся слишком хорошенькой, чтобы просто от нее отмахнуться.
Сцена ясна.
Но не ясно, что Ричард с этой, спасенной, делать собирается.
- С-спасибо, - сказала девица, когда Ричард протянул ей платок.
А мне вот отказал.
Ни стыда, ни совести… я ж эти платки, между прочим, стирала… то есть, не совсем я, а очередное сооружение Тихона, в котором грязное белье самоочищалось посредством магии и воды. Но это не столь важно. Главное, что я получила возможность рассмотреть спасенную Ричардом деву.
И вот…
…она мне не понравилась.
Совсем.
Нет, дева была как и полагается, хрупка, нежна и с виду невинна, как ромашка полевая. Узкое личико с правильными чертами. Кожа белая, светящаяся изнутри, как бывает у рыжих, очи зеленые в пол лица.
Губки дрожат.
Подбородок тоже… шея лебяжья.
Фигурка точеная.
И главное, что костюм лишь подчеркивает хрупкость ее…
- Вы… вы… - она вздохнула и пустила слезинку.
Две.
Гармоничные такие, скатившиеся по щекам.
- Если… если бы не вы… я бы… - тонкие пальчики комкали несчастный платок, который девица прикладывала то к правому, то к левому глазу.
Чулочки темные.
Юбка узкая, на две ладони ниже колен.
Туфли старые, но на устойчивом каблучке… с ее-то ростом.
- А еще она маг, - заметил Альер невзначай. – Слабенький, но все же… посмотри…
И сделал что-то, отчего над девицей всколыхнулось лиловое марево, будто в рой мошкары попала. Я моргнула, и мошкара исчезла. А неприязнь осталась. И чего эта, внезапно спасенная, так жмется к Ричарду? А тот, растративши обычную свою мрачность, по руке гладит, шепчет что-то… утешает?
Про нас будто и забыли.
Я коснулась ошейника, и Гуля заворчал. Ему, похоже, эта красавица тоже не по нраву пришлась? Но… кто мы такие, чтобы нас слушать?
…ее звали Арваниэль, в память об альвийке-бабушке, некогда потерявшей голову от любви к человеку. Из-за него, простого лойра, не отличавшегося ни родовитостью, ни знатностью, она покинула заветный лес, отреклась от немногочисленной альвийской родни и даже, вот чудо, родила дитя.
Матушка Арваниэль уродилась красавицей, что, впрочем, никак не помогло ей в жизни. Она рано вышла замуж, по большой любви, само собой, хотя могла бы составить выгодную партию. Но сердцу не прикажешь. Сердце это готово было смириться и с бедностью избранника, и с дурными привычками его, которые, отчего-то, не спешили исцеляться любовью, но напротив, год от года становились все гаже.