– Эй, – тихонько позвал он, облизывая сухим языком потрескавшиеся губы, – кто ты есть, а ну, кончай ссать, пусти хозяина.
Журчание резко оборвалось, и прислонившийся к косяку Санька смутно различил, как в глубине клозета человек завозился, заворочался, потом слишком громко для больной головы брякнули спички в коробке…
Чирк. Из темноты в мерцающем свете горящей спички выпросталось небритое, опухшее, жутковатое лицо с заплывшими маленькими глазками и кривым носом.
Лицо было знакомым. Что–то слишком уж знакомым. Санька Бобрик подался чуть вперёд, силясь признать заночевавшего собутыльника, и пьяно хихикнул.
– Во етить, да это ж я сам. Когда это я в туалете зеркало повесил?
Стараясь не упасть, он вытянул вперёд руку, намереваясь отодвинуть загораживающее проход зеркало в сторону, но вместо гладко прохладной поверхности стекла, пальцы уткнулись в колючую от многодневной щетины щёку отражения. Санька ойкнул от неожиданности и почувствовал, как чья-то рука точно также ощупывает его физиономию.
В этот момент погасла догоревшая спичка.
И в этот же момент, вложив в это дело все силы порядком подпорченного зелёным змием организма, Санька Бобрик заорал благим матом.
Причём орал он на два голоса.
Правды ради следует сказать, что предутренние тишину и умиротворение грубо нарушили не только Санькины истошные вопли.
Пока Санька надрывал голосовые связки, на окраине Пичугина грохнул выстрел, затем второй, а через пару секунд ещё два подряд, что для деревни без преувеличения явилось целым сражением.
Дело было в том, что во времена развитого социализма, незадолго до начала кампании по ликвидации неперспективных деревень, Пичугино было раза в три больше. И имелись в нём и свой сельский клуб, и своя школа с садиком, и сельмаг какой-никакой, и ремонтная база, а при базе, само собой, склад.
Заведовал складом Михаил Ильич Бурмакин, в виду перманентного дефицита всего на свете, человек крайне важный и необходимый.
За прошедшие почти четыре десятка лет ни решения партии и правительства, ни законы рыночной экономики Пичугино так и не ликвидировали. Деревня обветшала, уменьшилась размерами и населением, но выстояла.
Давно уже гнил на корню бывший сельский клуб, от сельмага остались воспоминания и лавка чэпэшника Матанцева, а школу за малочисленностью подрастающего поколения упразднили.