Радом, Польша
7 сентября 1939 года
Белла сидит, притянув колени к груди, зажав в кулаке носовой платок. Возле двери спальни еле видны очертания прямоугольного кожаного чемодана. На самом краешке кровати у ее ног сидит Яков, холодный ночной воздух еще цепляется за его твидовое пальто. Слышали ли родители, как он поднимался к ним на второй этаж и на цыпочках крался по коридору в ее комнату? Она уже давно дала Якову ключ от своей квартиры, чтобы он мог приходить, когда захочет, но он никогда не был настолько дерзким, чтобы явиться в такой час. Белла сует пальцы ног между матрасом и его бедром.
– Нас отправляют сражаться во Львов, – запыхаясь, говорит Яков. – Если что-нибудь случится, давай встретимся там.
Белла пытается рассмотреть в полутьме его лицо, но видит только очертания подбородка и затененные белки глаз.
– Львов, – шепчет она и кивает.
Во Львове, городе в трехстах пятидесяти километрах к юго-востоку от Радома, живет младшая сестра Беллы, Анна, со своим мужем Даниелом. Анна уговаривала Беллу подумать о переезде поближе к ней, но Белла знала, что не сможет оставить Якова. За восемь лет своего знакомства они никогда не жили дальше, чем в четырехстах метрах друг от друга.
Яков переплетает ее пальцы со своими, подносит их к губам и целует. Этот жест напоминает Белле о том дне, когда он впервые признался ей в любви. Они так же держались за руки, переплетя пальцы, сидя лицом друг к другу на одеяле, расстеленном на траве в парке Костюшко. Ей было шестнадцать лет.
– Я люблю тебя, красавица, – нежно сказал Яков.
Его слова были такими чистыми, а выражение ореховых глаз таким искренним, что ей захотелось плакать, несмотря на то что тогда она подумала: что такой молодой юноша может знать о любви. Сегодня, в свои двадцать два, она уверена как никогда. Яков тот мужчина, с которым она проведет свою жизнь. А теперь он покидает Радом, без нее. Часы в углу бьют один раз, и они с Яковом вздрагивают, словно их ужалила пара невидимых ос.
– Как… как вы туда доберетесь?
Ее голос звучит тихо. Она боится, что если будет говорить громче, то сорвется и рыдание, застрявшее в горле, вырвется наружу.
– Нам сказали собраться на вокзале в четверть второго, – говорит Яков, бросая взгляд на дверь и отпуская ее руки. Он накрывает ее колени ладонями, и сквозь хлопок ночной сорочки Белла чувствует, какие они холодные. – Мне пора.