— Чё за херня?
Стоя в ещё влажном костюме и с хлюпающей в изготовленных на
заказ ботинках от «Giorgio Armani» водой, Кистенёв тяжело дышал и
не знал, что делать дальше. Этого педрилы-парикмахера, если он
вообще жив, и след простыл, а сам он оказался в какой-то убогой
квартире, вроде той однокомнатной халупы в «хрущёвке», в которой
ему когда-то довелось жить с родителями и вечно пускающим газы
дедушкой. Теперь предстояло выяснить, где и каким образом он
оказался, а дальше уже работать по обстоятельствам.
План действий банкира мало отличался от того, которым
руководствовался оказавшийся в этой же квартире часом ранее Алексей
Бестужев. Разве что вёл себя более бесцеремонно, даже, можно
сказать, по-хозяйски, не гнушаясь, в частности, заглядывать в ящики
и ворошить их содержимое. Так же следом за залой проинспектировал
спальню, где обитала Яхонтова-младшая, затем переместился на кухню,
заглянул зачем-то в холодильник, хотя совершенно не чувствовал
голода. Затем наконец догадался выйти на балкон и
осмотреться.
— Ох..ть! Это чё за развод?
Он смотрел, и его глаза наливались кровью. Вроде бы Москва,
вроде бы внизу Новокузнецкая улица, а вон виден вход в одноимённую
станцию метрополитена, вот только всё это выглядело так, словно он
попал в прошлое.
— Алё, шутники, б…, вы мне тут чё, розыгрыш устроили? —
окончательно вернулся к привычному лексикону Игорь Николаевич. — Я
ведь б… бошки всем поотрываю! Толян б…, ты где, чё это за
херня?!!
Однако вместо Толяна на соседнем балконе правее и этажом выше
материализовался какой-то лысеющий тип. На вид ровесник Кистенёва,
одетый в домашнюю полосатую пижаму, на носу - очки в толстой
роговой оправе, в одной руке сигарета, в другой – коробок спичек.
Обернувшись на восклицание, он недоумённо приспустил очки на кончик
носа.
— Слышь, чё вылупился, баклан?
— А вы, просите, кто? Что вы делаете в квартире Александра
Юрьевича? И почему вы мне грубите?
— Да ты там ох…л что ли, козлина? Я ведь щас поднимусь и закатаю
тебя в паркет.
— Что вы себе позволяете?! Уголовник! Я немедленно вызываю
милицию!
Возмущённый до глубины души мужик вернулся в комнату, а Кистенёв
остался на балконе, нервно кусая нижнюю губу. Бляха муха, вот
угораздило его попасть. Понемногу к нему приходило осознание того,
что он каким-то чудом оказался в прошлом, причём, судя по всему,
советском, в котором прошли его детство и юность.