– Какое у вас образование?
– Неоконченное среднее, ой, вернее неполное.
– В том-то и дело, – сказала Ирина Леонидовна, – что неоконченное, это чувствуется по вашим стихам, по оборотам речи. Литератор должен быть образованным. Вы не думали о том, чтобы продолжить образование?
Далее, разложив мои стихи на столе, она стала указывать мне текстологические погрешности, сбои и нарушения правил речи. Оказывается, считая себя «поэтом», я не знал даже самых простых правил стихосложения, поэтических «азбучных» истин. И она начала рисовать передо мною ритмический рисунок на примере стихов Лермонтова, а потом продемонстрировала схему моих «стихов», ударный-безударный, ямб-хорей. Но потом вдруг, улыбнувшись, сказала:
– Тем не менее, поэзия здесь есть. Работайте. Если хотите, можете попробовать себя и в публицистике, напишите о том, что вас волнует, и приносите мне.
А потом Шевченко добавила, мол, есть у нас в городе такая молодёжная студия «Пилигрим», к ним бы вам походить, повариться с ними в одном котле…
Домой я вернулся в таком унылом виде, что моя молодая супруга испугалась. Наверное, на мне, действительно, была такая грустная физиономия, которую сейчас бы назвали «печалька». Я передал всё, что мне рассказала Ирина Леонидовна. Лена меня успокоила, мол, ритм и размер я тебя научу просчитывать, всё объясню, мы это учили, и, просмотрев за пару дней мои стихи, она обнаружила, что большая часть моих работ была написана именно с природным чувством ритма и размера. А по поводу образования мой тесть сказал: «Тебе нужно возвращаться в вечернюю школу».
Разбитый и низложенный, я не всё сделал, как сказала Ирина Леонидовна. Я не пошёл к «пилигримам», я пошёл в юношескую библиотеку и записался в читальный зал, где помимо городских литературных изданий, я постоянно брал литературоведческий словарь, читал статьи, упорно конспектировал их и учился сам просчитывать ритм. А мой тесть пошёл в вечернюю школу, которая на тот момент осталась одна на весь город, как раз рядом с Машиностроительным заводом, где он работал, и там, в архиве, где хранились документы всех закрытых сменных школ, нашли моё личное дело. Меня восстановили, и с первого сентября я пошёл в 12-й класс, и само собой, главный упор в учёбе я делал на русскую и украинскую литературу.
И только через полгода после моего похода к Шевченко, наконец-то, прорезались новые стихи, написанные мной по правилам стихосложения и просчитанные уже самостоятельно, к тому же некоторые свои старые стихи я привёл в ритмическую норму. И вновь появилось желание пойти в литературное объединение и принять крещение огнём и мечом уст наших литераторов. Но в это время Лена была беременна, свободного времени было мало – мы готовились стать родителями…