Утро – это воплощение сырости и холода, ежедневная встреча с ним для тебя полностью не желанна. А это чревато тем, что ты можешь просохатить завтрак. Благословенную пшённую кашу, какао и хлеб с маслом. Ценные белки, жиры и углеводы. И ради них ты встаёшь, разгибаешь левой рукой окоченевшие пальцы правой, кладёшь в них зубную щётку с мазком пасты и спускаешься через кусты к громыхающему Чемалу, где от ранней свежести воздуха и воды уже ломит кости, зубы и всё твоё существо…
Так я ощущал это тогда, так и пишу без прикрас. Я мучился. Во мне медленно погибал, сопротивляясь, домашний мальчик.
Почему мы так страдали от холода? Не Колыма же это, в конце концов! Не лагеря Дальстроя! Это ж летний добровольный лагерёк, он создан для отдыха и развлечения!
Думаю, всё дело в устройстве палаток. В будущем их уберут и поставят двускатные домики на две персоны, там будет стократно теплее. А пока имеем шатёр из непонятного материала, без дна, и стоящие на земле больнично-общажные койки. Ветер пронизывает эту конструкцию насквозь, дождь проникает через щели, а сырость от реки и туманы вползают прямо сквозь материю…
Днём солнце могло бы высушить нас и прогреть, но солнце сутками пропадало где-то в других уголках планеты.
«Личную жизнь» мы скрашивали, как умели. В основном, водкой и гитарой. Для этого по вечерам прибивались к кострам у домиков. Надо сказать, только домики обладали крытыми костровищами с деревянными лавками по периметру, и в этих квадратных беседках обычно собирались компании людей, ценящих романтику, тепло и горячий полуночный ужин… У меня же имелась гитара и адский набор песен из репертуара «Кино-ГО-Крематорий», так что мы всегда были желанными гостями. Думается, именно в Эрлаголе я прокачал скилл «орать во всю Ивановскую».
Интимную личную жизнь в течение месяца не возьмусь описывать… Достаточно сказать, что секс на панцирной сетке в солдатском спальнике очень громок и специфичен…
…Четверо ждали Похода. С ужасом и вожделением – события, анонсированного в главном конференц-зале, то есть лагерной столовке. Анонс представлял собой несколько линованных листков из ученической тетрадки, развешанных на стене. На каждом стояло ФИО инструктора, а ниже в столбик шли цифры с фамилиями тех, кто вписался: 1, 2, 3…
Тех, кто ВСТРЯЛ.
Мы мечтали встрять, дождливое однообразие лагеря становилось невыносимым. Наши четыре фамилии попали в столбик на листке Виктора Малявинского. Ох, с каким же знанием дела мы стояли, рядились и выбирали себе приключение!