Ее голос, ласкающим тембром, напоминающий урчание сытой кошки, такой невероятно низкий, Кэйд бы даже сказал сексуальный, впился в уши. Действие ее голоса, похоже, произвело неизгладимое впечатление на слабую психику Гимли Фейта. Перед ними сидел жалкий, растерянный человек, сгорающий со стыда оттого, что его уличили в любовной связи с покойной, и от того, что он пытался эту самую связь скрыть.
Оливия, видя, что ее слова достигли цели, отвернулась со скучающим видом. Хотя внутренне и торжествовала, не смотря на отвращение к способу, каким добилась этого. Приемы психологического давления на свидетеля, которым ее обучала профессор Иствинк, не без оснований считающая Оливию Блэквуд одной из лучших своих студенток, ей никогда не нравились. Девушка считала, что основу для расследования должны составлять факты, а не пошлые психологические игры, но мысль о том, что Гимли Фейт будет водить полицию за нос, показалась ей вполне веским аргументом. Не вслушиваясь дальше в его сбивчивое бормотание, она круто развернулась и вышла на свежий воздух.
Неожиданно резко похолодало. А ведь еще с утра солнце светило так ярко, обещая чудесный денек. Плотные свинцовые облака прочно нависли над головой, невзирая на все усилия порывистого ветра сдуть их с небосвода. Но Оливии нравилась такая погода. Она наслаждалась запахом влажной земли, цветущего во дворе клевера и скошенной травы, пока рылась в сумочке в поисках сигарет. Табачный дым добавил очарования царившим вокруг ароматам.
Тут внимание Оливии привлек домик соседей. Он стоял почти напротив. Весь чистенький, сверкающий свежевыкрашенной синей оградой и белыми ставнями окон. Одна из занавесок на окне постоянно двигалась, словно за ней расположился кто-то очень любопытный. «Было бы неплохо поболтать с соседями» – пробормотала она себе под нос, легко сбегая по скрипучим ступенькам крыльца.
Оглянувшись через плечо, не следит ли за ней кто-нибудь из детективов, она подождала пару секунд, на всякий случай, а потом перешла дорогу. Дверь распахнулась еще до того, как она успела постучать. На пороге стояла благообразная, сухощавая дама, крайне преклонных лет в светло-розовом пуловере и просторных серых брюках. Ее совершенно седые волосы, были уложены в старомодную укладку, а в ушах поблескивали красивые, похоже, платиновые серьги с эмалевой вставкой.