Но образ революции нёс в себе не только яркий и привлекательный позитив, побуждающий к массовым действиям и коренным преобразованиям общественной жизни, но негатив, который до поры был не проявлен в своём содержании. Таким негативом выступает проблема насилия, крови и страданий, которые сопровождают революцию. Эта сторона революции и стала объективной основой возникновения сознания антиреволюционности, когда признается идея целенаправленных и качественных трансформаций социального организма, но без насилия и крови. Образ революции изначально несет в самой себе свою противоположность, возможность аберрации, когда одновременно появляется новый смысл и сохраняется конечный смысл события, в то же время меняющий его содержание.
Тема насилия, ломки старого мира была важнейшей и острой темой, вокруг которой изначально активно развернулись дискуссии с марксизмом. Марксистскую концепцию революции всегда обвиняли в разрушительстве и сегодня отвергают с утверждением преступного превышения «цены революции». Такая позиция преобладает на Западе в последнее столетие, является доминирующей и в сегодняшней России. В России практически всё негативное в настоящем списывают на неудачное прошлое, объясняют порочностью революции в октябре 1917 года. Этим объясняют и сталинскую политику массовых репрессий, и провалы советской политики; «даже применение средств насилия новыми российскими правителями для сохранения своей власти, а также в борьбе с сепаратизмом, в частности, разгон Верховного Совета в 1993 году и российско-чеченскую войну некоторые идеологи склонны объяснять рудиментами марксистского образа мышления и поведения»[8]. Такая критика изначально сопровождала идею революции на её родине, где она и возникла. При этом в этой болезни преимущественно обвиняли не революцию как таковую, а революцию в марксистском исполнении. Последовательными в этом плане являются и социологи современного Запада[9]. Так, американский политолог Роберт Вальдер указывает, что «язык насилия и террора – это язык марксизма, он создан и привнесен им в политическую практику общества». Другой американец, историк Джеймс Бейлс, пишет: «Идеология и политика революционного экстремизма порождена марксизмом и питается из его идейного источника, гласящего, что сила, а не естественные законы исторической эволюции цивилизации, является решающим и первенствующим фактором». Это же утверждает профессор философии Колумбийского университета А. Фидлер; он пишет: «С возникновением марксизма начался процесс облагораживания насилия как позитивного социального фактора – а именно «повивальной бабки истории». Насилие стало уже не тем, чего следует избегать, не пороком, подлежащим безусловному осуждению, а кульминационным пунктом преобразовательной деятельности людей, позитивной целью классовой борьбы». Таких высказываний можно привести немало, так как подобная точка зрения стала идеологическим штампом, широко распространена на Западе.