Древнерусские концепции и средства обороны, а также вооружение армии абсолютно не соответствовали той военной силе, которой располагали внешние враги России. Например, с XII века на Руси строились ограждения для защиты от набегов кочевников. В полях они состояли из насыпных валов, в лесах – из засек{28}. Эти грандиозные сооружения лишь масштабами отличались от стен древнерусских городов, т.е. Россия пыталась строить оборону своих рубежей подобно обороне одного древнерусского города – как пассивную (необороняемую) ограду. В XIII–ХV вв. засечные линии не защищали от набегов ордынских отрядов: кочевники просто обходили их. Тем более позже такие линии не могли оградить от нападений крымских ханов, поскольку их отряды были вооружены лучше, чем ордынские. Например, Большая засечная черта, протянувшаяся от Рязани до Тулы, строительство которой было завершено к 1566 г., не помешала армии хана Девлет-Гирея 3 июня 1571 г. дотла сжечь Москву и на другой день по рязанской дороге уйти в степь, по пути грабя всех и вся. Год спустя в битве при Молодях (29 июля – 3 августа 1572 г.) князья М.И. Воротынский и Д.И. Хворостинин показали, что побеждать крымцев нужно активными действиями с использованием гуляй-городов{29}.
Успехи войск под предводительством князя Воротынского способствовали упразднению опричнины, но молодинский урок стратегии активных действий усвоен не был, и еще в течение двух столетий огромные силы тратились на устройство пассивных ограждений из лесных засек и земляных валов. Места для засек выбирались тоже по-древнерусски, т.е. на существующих границах оседлого хозяйствования, как будто все и всегда будет пребывать неизменным. О неизбежной экспансии России умы древнерусского склада думать не могли. Поэтому засеки одна за другой оказывались внутри границ России. В итоге, во времена военных походов XVII в. засеки находились глубоко в тылу русских войск, направлявшихся то на войну с турками в район Чигирина в 1677 г., то на покорение Крыма в 1687–1689 гг.
После смерти Ивана Грозного иностранные наблюдатели отмечали явные признаки преодоления кризиса и нового подъема страны: «Состояние Московского государства улучшилось, и народонаселение увеличилось. Московия, совершенно опустошенная и разоренная вследствие тирании покойного великого князя Ивана и чиновников, теперь, благодаря преимущественно доброте и кротости князя Федора, а также необыкновенным способностям Годунова, снова начала оправляться и богатеть» (цит. по [130, с. 43]). Борис Годунов (ок. 1552–1605; царь с 1598) пытался открыть в Москве высшее учебное заведение, в котором преподавали бы иностранные профессора. Этому воспротивилось духовенство, опасавшееся католического и протестантского влияния на молодежь. Тогда Годунов отправил в разные страны Западной Европы 16 юношей для обучения в университетах, но никто из них не вернулся [178, с. 68]). Возникает вопрос: почему при Годунове не хотели возвращаться, а в XVIII в. все отправленные Петром I учиться в Европу вернулись в Россию? По нашему мнению, наиболее убедительный ответ на этот вопрос заключается в том, что реформы Петра открывали широчайшее поле деятельности на военной и гражданской службе, а также в строительстве, инженерном деле, науке и культуре (об этом речь будет идти в гл. 3, § 2.1).