В начале XVII в. афонский монах Иоанн Вишенский, полемизируя со сторонниками унии, писал: «Уния, по-славянски юная, действительно на вид красна и чудна, разумом хитра и мудра, но эта юная вера есть ложная и непостоянная, от человеческого мудрствования вымышленная». Напротив, старая православная вера, «хотя на вид некрасива и противна, разумом глупа и не хитра, обычаем проста, ветха и неубранна, но зато это – коренная, неподвижная, прочная вера, от Христа-фундатора основанная» (цит. по [125, с. 209]). Кажущиеся теперь забавными доводы Вишенского в том или ином виде повторяются до сих пор.
В противовес традиционной западной программе тривиума (грамматика, диалектика, риторика) Вишенский пытался создать православную программу обучения. В этой программе после обучения грамматике он предлагал сразу переходить к обучению религиозным предметам: диалектику заменить Часословом, риторику – Псалтирью, «вместо философии, научающей мысль скитаться по воздуху», изучать октоих{35}. После чего переходить к так называемому «нравственному, или деятельному» богословию и к изучению Евангелия и Апостола «с толкованием простым, а не хитрым» (цит. по [125, с. 209]).
Однако программа Вишенского не годилась для подготовки священнослужителей и богословов, способных эффективно бороться с католицизмом и распространением униатства. Для этого требовалось основательное обучение, в том числе, знание латинского языка и умение вести богословские споры.
Противодействие влиянию римско-католической церкви оказывали так называемые братства. Братства обычно основывались при церквях, их членами были монахи и светские люди. При братствах создавали училища и типографии. Лучших выпускников училищ братства отправляли в западные университеты для получения высшего образования. Кроме главных школ, находившихся при братствах, возникло множество частных учебных заведений при монастырях и церквях, их обычно открывали священники без санкции высших иерархов. Существование православных братств было непродолжительным: в течение XVII в. «весь высший класс русский олатинился, ополячился, и братства исчезли сами собой. Одно киевское имело иную судьбу в русской истории. Киеву… опять выпала великая доля сделаться средоточием умственного движения, которое открыло для всей Руси новый путь к научной и литературной жизни» [101, т. 2, с. 62–63].