Спастись удалось немногим. Мамина мама, тогда тринадцатилетняя девчонка, была одной из выживших. Физически она оправилась относительно быстро, но вот лечить психику ей пришлось до конца жизни. Замуж она вышла поздно и пробыла в браке недолго, а потом все заботы легли на мамины плечи. Так что замуж моя мама так и не вышла. Под конец жизни «бабушка» стала разговаривать во сне. Точнее, кричать и плакать. Вот тогда, просиживая ночи у её постели, мама и узнала, что произошло на берегу. И старалась не упоминать название реки. А про румын вообще слышать не могла.
Я, извиняясь, погладил её по плечу, чмокнул в прохладную щёку и вышел из здания. Идя по дорожке к воротам, внимательнее присмотрелся к изменениям во дворе. Раньше тут была большая спортплощадка. Теперь её уменьшили, а освободившееся место занимали качели, карусель и другое игровое оборудование для детей. Оно и понятно. Раньше нас было всего-то двадцать семь человек. И все примерно одного возраста. Разница была максимум два года. А теперь мы повырастали и разъехались кто куда. Нет, для нас оставили несколько комнат, но детдом медленно становился обычным учреждением для сирот. А раньше был чем-то средним между детским домом и научно-исследовательским институтом. Дело было в нас – детях ниоткуда.
Это началось в 90-х. В разных местах стали находить подкидышей. Это было дикостью, о которой успели забыть. А тут почти три десятка случаев за пару лет. Ребёнок и записка с Ф.И.О. Поначалу было несколько гневных статей в газетах, но… и всё. Откуда появились новорождённые младенцы, так и не смогли выяснить. Потом, когда мы немного подросли и научились говорить, стало интересней. Всем нам, где бы мы ни находились, снились похожие сны. Странные сны из другой жизни. А ещё мы задавали вопросы, от которых воспитатели впадали в шок.
Вот тогда где-то наверху соединили все факты воедино и собрали нас вместе. Двухэтажный особняк в тихом переулке стал нашим домом. Тут мы жили, тут нас исследовали. До третьего класса мы даже учились тут же. Собственно, «исследовали» – это не совсем точно. Само собой нам делали всякие СИТИ, УЗИ и прочие флюорографии. Но в основном нас расспрашивали.
Это стало привычным – после завтрака рассказывать людям в белых халатах, что нам снилось. Потом уже, когда вырос, стало понятно, что при этом нас подвергали гипнозу. Чтобы рассказы были максимально подробными. Но это продолжалось недолго. Годам к тринадцати сны прекратились. У всех, кроме меня. Но видел я их всё реже и постепенно убедил научников, что больше мне ничего интересного не снится. Так что с пятнадцати лет для всех я стал обычным парнем. Хотя лично со мной странные вещи продолжали происходить.