Эта влюбленность всколыхнула творческий дух экзальтированного юноши. За год, прошедший между двумя поездками в Россию, он написал невероятное количество произведений: первый том «Книги часов», финал книги «Бог-Отец», множество лирических стихов, а главное, поэму «Любовь и смерть корнета Кристофа Рильке», о которой речь впереди.
Хоть Лу была не так очарована своей покинутой родиной, как ее юный любовник, ей льстил повышенный интерес к ней русских артистов и художников. Ей даже постепенно начало казаться, будто сам великий старец Толстой, как и всякий представитель сильного пола, попал под власть ее чар. Она словно забыла, что все время чаепития он посвятил беседе с Карлом о персидской секте бахаев, а не ей с ее богоискательством. И с еще большим количеством подробностей Лу рассказывала своим приятелям и поклонникам, что Лев Толстой пригласил их с Райнером пообедать у него в Ясной Поляне.
– Лу, – плохо скрывая раздражение позвал Карл, – пора кончать урок. Обед уже на столе.
– Да-да, – отозвалась Лу по-русски, – мы уже идем.
– Ты что, совсем разучилась говорить на родном языке? – спросил Карл, когда они втроем, как обычно, уселись за привычно накрытый стол.
– Представляешь, я недавно обнаружила, что у меня их два.
– Но жить ты все же собираешься в Европе?
– Как сказать. Мы с Райнером планируем новую поездку в Россию.
Карл прямо задохнулся от возмущения:
– Зачем? Вы ведь все там уже видели!
– Отнюдь не все! Мы даже не вкусили прелести крестьянской жизни. А ведь Россия – крестьянская страна.
– Что же вы хотите узнать?
– Мы хотим, – вмешался Райнер, – заглянуть в душу угнетенного пролетария и в душу кроткого пахаря, еще не деформированную городской жизнью.
– Сказано возвышенно, – фыркнул Карл. – Но как именно вы намереваетесь это сделать?
– Мы уже наполовину это сделали. Сговорились с нашими московскими друзьями, и они составили нам программу встреч, поведут нас на курсы продвинутых рабочих и на выставки самых дерзких художников. Ты сам говорил, что сегодня Россия – центр революционного искусства.
– У нас уже есть билеты на все пьесы Чехова в Художественном театре! – похвастался Райнер.
– И ты надеешься понять быструю русскую речь?
– Во всяком случае пьесу «Чайка» я пойму наверняка – я уже перевел ее на немецкий.
– Хорошо. Предположим, вы подглядите в щелочку жизнь московского художественного мира, а как быть с подлинным крестьянином?