и Сёрле
[33], но в основном мы занимались Бартом: это доступнее, и потом, он часто рассматривал явления массовой культуры, которые больше привлекут студентов, чем, скажем, его же работы по Расину или Шатобриану, ведь здесь учатся специалисты по коммуникациям, а не по литературе. Обращаясь к Барту, можно было часами обсуждать гамбургеры, последнюю модель «ситроена», Джеймса Бонда – в таком подходе к анализу гораздо больше игры, но он отчасти и определяет семиологию: это дисциплина, в которой принципы литературной критики применяются к предметам, не имеющим отношения к литературе.
– Он не умер.
– То есть?
– Вы сказали «можно было» – вы говорите в прошедшем времени, словно теперь это невозможно.
– Да нет, я не это имел в виду…
Симон Херцог и Жак Байяр идут по факультетскому коридору. Молодой препод одной рукой тащит портфель, другой удерживает громоздкую кипу ксерокопий. Мотает головой, когда попавшийся навстречу студент пытается всучить ему какой-то флаер; студент обзывает его фашистом, Херцог отвечает виноватой улыбкой и оправдывается перед Байяром:
– Вообще-то, даже если бы он умер, его научные методы по-прежнему были бы применимы…
– С чего вы взяли, что он может умереть? Я не сообщал вам, опасно ли его состояние.
– Ну, хм… подозреваю, что не каждое дорожное происшествие поручают расследовать комиссару, и отсюда делаю вывод, что ситуация серьезная, а обстоятельства неясны.
– Обстоятельства довольно ясны, а состояние пострадавшего почти не внушает опасений.
– Да? Ну что ж, я очень рад, комиссар…
– Я не говорил, что я комиссар.
– Вот как? Я решил, что Барт достаточно знаменит, и поэтому прислали комиссара…
– Я о нем до вчерашнего дня не слышал.
Молодой диссертант замолкает, осекшись, Байяр доволен. Студентка в босоножках и носках протягивает ему флаер, на котором написано: «В ожидании Годара, пьеса в одном действии». Он запихивает флаер в карман и спрашивает Симона Херцога:
– Что вы знаете о семиологии?
– Ну, скажем – это наука, изучающая жизнь знаков в рамках жизни общества…
Байяр вспоминает «Ролан-бартский для начинающих». Стискивает зубы.
– А человеческим языком?
– Но… это определение де Соссюра…
– Этот Дососюр знает Барта?
– О… нет, он умер, это основоположник семиологии.
– А, ясно.
Ни черта Байяру не ясно. Они проходят через кафетерий. Заведение похоже на разграбленный склад, здесь все пропахло сосисками, блинами и травкой. На один из столов влез здоровый расхлябанный тип в лиловых сапогах из кожи ящерицы. Во рту бычок, в руке пиво, вешает что-то на уши молодняку, а те рты поразевали. Своего кабинета у Симона Херцога нет, он предлагает Байяру присесть и машинально протягивает сигарету. Байяр отказывается, достает свой «Житан» и продолжает: