В июле тридцать девятого года пришедшие на базар торговки увидели на ступеньках магазинного крыльца молодую женщину, почти девочку, с младенцем в руках. Она была едва прикрыта лохмотьями. Её стёртые, израненные босые ноги распухли и покрылись струпьями, руки и лицо почернели от грязи и загара, но, даже несмотря на это, любой, глядя на неё, сказал бы – красавица. Точёные черты лица и голубые глаза, тонкие запястья и щиколотки выдавали в ней породу, которую несколько поколений оттачивают богатые и облечённые властью люди, выбирая себе в жёны самых красивых, самых привлекательных женщин. На вопрос о том, кто она, нищенка только плакала, утыкаясь лицом в ребёнка, который не подавал признаков жизни.
Сердобольные женщины дали ей кусок лепёшки. Половинку её девчонка буквально проглотила, а остаток затолкнула в рот младенцу, который молча глядел в небо такими же голубыми, как и у матери, глазами. От слабости сосать лепёшку он не мог, и мать, разжёвывая её, заталкивала кашицу в рот младенцу.
– Может быть, с гор смыло? Там недавно оползни были, – сказал шофер остановившегося у базара грузовичка. – Явно смыло, вон какая грязная. Хорошо хоть, не погибла с мальцом.
Услыхав его слова, девочка едва заметно кивнула.
– Точно оттуда, – обрадовался шофёр, – вишь, кивает.
Среди женщин случилась тётка Зина, которая, по чисто русской привычке, привыкла лезть не в свои дела и принимать решения. Она и предложила отвести девчонку к фельдшеру, чтобы он посмотрел девушку и младенца. Степан Иванович установил полную дистрофию у матери и младенца и положил их на единственную в фельдшерском пункте койку, оставив выяснение личности до лучших времён. Однако даже после того, как у мамы и младенца порозовели щёки, добиться от девочки, откуда она и почему здесь, не удалось никому. Она односложно отвечала с сильным чеченским акцентом:
– Смыло с гор, оползень.
На вопрос, как называлось их разрушенное село, отвечала ещё неопределённее – Аул.
Всё, что смогли узнать, – так это то, что зовут её Лейла, а малыша Гейдар. Времена были смутные, и по всем законам Лейлу надо было передать властям, но ни староста села, ни тем более фельдшер делать этого не стали. В то же время по селу поползли слухи, что девчонка сбежала из дома, нагуляв ребёнка, что по мусульманским законам было великим грехом, за что пришлую следовало изгнать из села. Несколько раз с этим предложением приходили к фельдшеру сельские старики, но тот стоял на своём: «Они больны и должны ещё подлечиться». В конце концов, когда уже стало понятно, что девочка и малыш здоровы, и надо было решать их судьбу, Степан Иванович вдруг заявил, что он в свои семьдесят лет решил жениться на этой девочке, и что она согласна. Селяне не стали спорить. Для всех это был выход. В сельсовете выдали им свидетельство о заключении брака, и Лейла поселилась в фельдшерском доме на правах жены и хозяйки.