Замуж брать никто не хотел Репку. Только деревенские мужики захаживали за самогоном, да потрындеть о разном. Она слушала. Наливала стопочку и на закуску отламывала горбушку свежего хлеба. Так и тянулись к ней за советом, да за рюмкой мужики. Иван был на 30 лет старше. Семья, большой дом и хорошая работа. Ему завидовали и его боялись. Все. Только не Репа. Она любила. И он любил. Об их связи знала вся деревня. Жена Ивана грозилась повыдергивать волосы и сжечь дом, но всё оставалось на уровне угроз. Ночь с ней, ночь с супругой. Сменный график, шутили они. Только горечь от безысходности на утро ощущалась во рту. Роль любовницы устраивала и расстраивала одновременно. Но такова жизнь.
Сначала родилась Татьяна. Недоношенная и слабая. Старшая Шурочка стала нянькой для сестры. Выхаживала, пока мать работала. Спустя три года появился Василий. Крепкий и выносливый. Агриппина души не чаяла в сыне. После появления мальчика поле за домом было усеяно луком, до самой речки. Это и стало делом её жизни. Засеять, собрать, продать. Деньги откладывала. В пакетик, связав резинкой, и, поглубже в сундук.
– Что случилось, Танюша?
– Мам, я так больше не могу. Моя жизнь ужасна. Не могу. Не хочу, -сорвавшись на крик повторяла девушка, – я уеду. В Тамбов, к Маше. Она примет. Как мне опостылела вся эта луковая шелуха.
Женщина села на табуретку и обтерла лицо подолом платья. Синие глаза смотрели не моргая на дочь. Казалось, что она ждала этого момента.
– Мам, понимаешь? Я не хочу жить, как ты! Я хочу учиться, ходить в театр и выйти замуж. А не быть проклятой всей деревней. Я хочу пахнуть не луком, а розой! Понимаешь?
Репа встала, намочила край полотенца и вытерла руки. В зале открыла сундук и достала кулёк. Тугая резинка слетела на пол. Агриппина посмотрела внутрь, снова скрутила пакет и отдала дочери.
– Понимаю, Танюша. Поезжай. Это на первое время. Только ненавистный тебе лук, кормит и одевает всех нас. Но я понимаю, деточка. Я сама бы так не хотела жить. И мужа, и духи, и театры, -на полуслове оборвала свою речь и отвернулась к окну.
Дочь она не видела несколько лет, но каждый месяц отправляла деньги. Она не могла иначе. Это была её борьба за счастье, за лучшую жизнь для детей.
Августовским утром, когда туман обнимал васильки на поле, в дверь дома Лукиных постучали. Изрядно поседевшая, щупленькая старушка открыла и ахнула.