− Батюшка-государь… − В расширенных глазах атамана скакала мольба.
− Стыд не дым, глаза не выест. На первый раз прощаю вас, Николай Степанович. Но впредь не будьте буффонадным генералом. Ежели нет… и вы способны только на эти лубочные фокусы… обещаю, найду вам замену. Je vous arranderai ça47.
И, уже не обращая внимания на стушевавшегося l'adjoint48, окруженный подъехавшей свитой, граф обратился к человеку в пенсне из шумной компании гражданских чиновников.
− Что вы там без конца пишете, сударь? − Воронцов указал на торчавший из седельного подсумка пухлый блокнот.
− Правду, чтобы ее потом не исказили, ваше сиятельство, − приподнимая гражданскую шляпу, робко улыбнулся зардевшийся, как девица, молодой человек.
− И какую же правду, любезный? Хотите назвать мою армию «великой», как некогда назвал свою незабвенный Наполеон?
− Этот «маленький капрал»? − По взволнованному лицу молодого человека блуждала судорога угодливости.
− Это первая твоя непростительная оплошность, любезный. − Его сиятельство шутливо погрозил пальцем хроникеру, но и этого жеста было довольно, чтобы тот стал белее воротничка своей сорочки. − Ты, братец, помоложе меня втрое, так внемли. − Граф дрогнул тонко вылепленными крыльями ноздрей: − Сей корсиканец, сей «капрал», как вы изволили сказать… великий из великих полководцев! Вы еще были в замыслах вашего непутевого родителя, когда его пушки сотрясали поля Европы… А от одного его имени трепетали короны всех монарших дворов! Не допустите таких же досадных ошибок обо мне, сударь. Вам придется много писать. Запаситесь терпением, молодой человек, и чернилами. Желаю удачи.
Свита засмеялась на разные голоса, но ее смех рассек напевный вскрик запевалы и дружно рявкнувших следом гребенцев:
Ой, да возвеселитесь, храбрые казаки…
Честь и славою своей! −
Ой, да покажите всем друзьям пример,
Как мы из ружей бьем своих врагов!
Бьем, не портим боевой порядок,
Только слушаем один да приказ.
И что нам прикажут отцы-командиры,
Мы туда идем − рубим, колем, бьем!
Разговоры, смешки, восклицания поутихли − все слушали удалую казачью песню, которая наполняла идущих на смерть силою и отвагой… И только главнокомандующий − граф Воронцов − не свежел взором. Тягостно и неспокойно было на сердце старика. Его задумчивый взгляд блуждал по обочине большака; жухлая трава, малиновый татарник