− Я твой слуга, имам… − глухо, почти зло прорычал Ахильчиев.
− И что же? − сдержанно, не повышая голоса, прикрыв веками свои широко расставленные глаза, спросил Шамиль. − Разве слуги не могут врать?
Тертый, стреляный волк Ахильчиев собрал волю, хотел ответить в свою защиту, но слова набились во рту, мешая друг другу, а глаза видели перед собою лишь огненно-красную гущу стриженой бороды, которую разрезала кривая ухмылка.
− Я твой мюршид, Повелитель. Прикажи прыгнуть в пропасть…
− Знаю. Прыгнешь. Куда ты денешься… − все так же монотонно продолжал имам. − Впрочем, у тебя есть выбор… Умереть сейчас же − тебе вырвут язык, а потом отрубят голову… или испытать волю Аллаха.
− Что я должен сделать? − хрипло проклекотал Джемал, проталкивая репьи слов сквозь пересохшее горло. Глаза его затравленно бегали, словно искали, откуда последует удар.
За спиной имама стояло не менее двадцати мюридов, и все они держали шашки наголо.
− Тебе оставят кинжал и бросят в яму к голодным волкам… такова воля Аллаха. Скажи правду, Джемалдин-бек, так будет лучше и для тебя, и для меня.
− Я готов, − безлико прозвучал ответ.
− Сказать правду?..
− Прыгнуть к волкам! − вновь закипая ожесточением, пузырящимся голосом огрызнулся мюршид.
− Теперь… верю тебе. − Имам провел ладонями по лицу. − Успокойся, достойный. И камень смеется раз в году. Знаю, велик и богат ваш аул. Люди его никому не платят дани. Мечеть вашего рода всегда была на поле брани, а свободные сыны ваши закалены, как булат, в огне Газавата. Дела их громки и в нижних, и в верхних аулах, и сердце уруса ни разу не миновал их меткий свинец. Теперь же слушай и делай выводы, Джемалдин-бек. Люди часто спрашивают у мудрецов: говорят ли с нами голосами праотцов горы и родники, могилы и руины боевых башен… Или нам − живущим − это просто кажется…
Имам остановил свою неторопливую речь, щупая взглядом ледниковые папахи гранитных великанов, стоящих на страже горных перевалов, затем улыбнулся глазами.
− Не труди свой лоб, послушник. Не ищи ответов в рокоте водопада. Не всем смертным дан этот дар… Следуй зову своего сердца. Ведь оно приказывает тебе выполнить волю предков. От себя скажу: проявившим в бою трусость мы пришиваем на одежду кусок войлока. Только пролитая кровь или смерть, только храбрость, проявленная в сече, может снять с труса презренье людей. Но ничто не может быть оправданием предательству. Изменникам лучше находиться в земле, чем на земле. На этом все. Да обрадует тебя Аллах… да будет быстр твой конь и остра твоя сабля на тропе мести.