Понимание для него стало чем-то нереальным. Обида – спутником жизни. Слезы – друзьями.
Но всему когда-то наступает предел.
Чаша терпения лопнула. Он живой человек, а не бездушная игрушка, которая молча сносит любые издевательства.
Он обреченно склонился над умывальником и подавленно достал из бритвенной коробки отца остро отточенное лезвие. Нервно разорвал бумажную упаковку и с тоской посмотрел на тонкую смертоносную грань метала, которой сейчас распахнет кованые Вечностью умиротворенные ворота, скрывающие надежное единственное убежище от мирской злобы в радушных объятиях забвения.
Слезы самопроизвольно навернулись на глазах. Он не хотел плакать, но горечь обиды судорожно сжимала горло. Запрокидывая голову, он сглотнул горький комок, вставший поперек горла. И тоскливо воззрился на занесенную в порыве презрения к собственной жизни руку, крепко сжимающую «частицу смерти».
– Все! Хватит! Нажился! – выдавил он через стон. – Я не хочу больше существовать как бездомная собака, всеми презираемая и гонимая! Нет больше сил сносить ваши ежедневные издевательства, выдавливая улыбку, будто это мне нравится! Прощайте все!! Я перестану быть для вас обузой! Меня вы больше не увидите!! Живите, как хотите! Но только без меня!!
Том крепко зажмурился, отчаянно размахнулся и безвольно опустил руку… Замедленное плавное падение, но чувство самосохранения взяло верх, сознание самопроизвольно остановило стремительное приближение смерти.
– Даже умереть с достоинством не могу! – плача, с тоской теребя пальцами тонкое лезвие, с презрением к себе простонал Том. – Но я должен вскрыть вены, если решил идти до конца. Так жить дальше нельзя!
Он крепко сжал кулак и отсутствующим взглядом уставился на пульсирующую вену. Безумный порыв – и холодная сталь, легко касаясь, прошлась по коже, оставляя за собой кровоточащую линию. Но рука вновь дрогнула, и порез получился неглубоким, поверхностным.
Сознание решительно отказывалось собственноручно вознести тело на лавры смерти.
– Не могу, – выдохнул Том, сквозь слезы наблюдая за выступающими на порезе капельками крови. – Я слишком слаб для самоубийства! И так же слаб для жизни!
Он с раздражением отбросил никчемное лезвие и горько разрыдался, уткнув заплаканное лицо в ладони.
– Эй, бестолочь, избавь помещение от своего присутствия, – раздался за дверью рассерженный голос отца. – В унитаз, что ли, провалился? Или веревку проглотил? Выходи немедленно, мне нужно в туалет.