Директор ведущего телеканала страны Патрушев Олег Геннадьевич пребывал в задумчивости. Накануне вечером произошла запланированная встреча с одним малоизвестным журналистом, который при заключении с ним контракта, обещал поднять рейтинг телеканала до невиданных высот. При этом, журналист не захотел даже намекать на тему проекта. Только обмолвился, что тема эта лежит на поверхности, щекочет нервы практически всему населению страны и еще, что ему нужны гарантии в том, что если он поделится своими соображениями, то с ним заключат контракт, а не просто слямзят заманчивую идею. Немного поколебавшись, Патрушев попросил озвучить нагловатого и верткого Игоря Семенкина сумму гонорара за тему программы. Услышав о 50 тыс. долларов, сдержанно улыбнулся.
– Ни одна идея на телевидении не стоит таких денег.
Игорь алчно заклекотал, потирая потные ладони с пухлыми, короткими, покрытыми тонкими рыжими волосиками пальцами:
– Мы их раскрутим, заключим с ними контракт, а когда они станут известными, они станут нам отстегивать от своей популярности кругленькие суммы. Ну, Вы же знаете, как это делается.
Патрушев с веселым удивлением посмотрел на Семенкина:
– Так Вы мне певичек хотите предложить или балет какой? Так идея вовсе не нова.
– В том то и дело, что не совсем. Ну, как, по рукам?
– О, нет, мне надо подумать.
«И не дай Бог, пожимать эти потные мохнатые паучьи ручонки», – подумал Патрушев.
Вечером он спокойно заснул, предполагая, что ему не придется больше встречаться с этим неприятным типом, т.к. утром он ему откажет, объяснит, что удобное эфирное время давно расписано и посоветует обратиться на другой канал. С облегчением, Патрушев погрузился в сон. Однако, за полночь неясное чувство сжало сердце и над ухом кто-то сказал: «Просыпайся, ты нам нужен. Тебе сделано предложение, от которого ты не можешь отказаться». Олег хотел открыть глаза, но не мог. Вместо этого, перед закрытыми веками плыли неясные тени, зажигались оранжевым какие-то цифры и письмена, которые, впрочем, были написаны неясными знаками. Слышалось пение А-капелла нескольких человек на очень низких нотах, и гул барабанов вызывал вибрацию во всем теле. Длилось это, как показалось Олегу, очень долго. Вместе с тем, когда он смог, наконец, разлепить веки, на часах было всего пятнадцать минут первого. Учитывая, что он лег спать, в пять минут первого, действо не могло продолжаться более десяти минут. Чувствуя себя, абсолютно обессиленным, Олег Геннадьевич, поднялся, накинул махровый халат, спустился на первый этаж, где находилась кухня, сварил себе крепкого кофе и вышел на террасу. Затянувшись сигаретой и прихлебывая горький кофе, он подумал: «Господи, какая только дрянь не привидится!» Освежившись ночным ветром ранней весны, Патрушев повернулся, чтобы выйти с террасы в жилые помещения, но дверь не поддалась. Он уже хотел крикнуть охранника, но тут в его мозгу отчетливо прозвучало: «Вы, Олег Геннадьевич, видимо, не оценили серьезности наших намерений!»