В офисе было оживлённо. Евдокия Степановна вместе с Таей накрывали в переговорной стол к чаепитию. Герман, Максим и Марат в комнате отдыха что-то живо обсуждали. Кеша сидел в клетке на своей жёрдочке и ждал, когда его выпустят полетать.
– В общем так, – обращаясь к ребятам заявила Евдокия Степановна, заходя снова в комнату отдыха. – Мы с Таечкой стол накрываем, а вам, как обычно, всё со стола и убирать.
– Уберём, уберём, – успокоил женщину Герман, – и всю посуду вымоем обязательно.
– Хорошо, – сказала Евдокия Степановна.
Когда Учитель и Никита появились в переговорной – стол был накрыт. Кеша выпущен на свободу, а ребята сидели за столом. Попугай, заметив пришедших, громко захлопал крыльями и радостно провозгласил:
– Пр-ривет, Шеф, пр-ривет, др-рузья! Праздник пр-ришёл – гостей пр-ривёл!
Евдокия Степановна тут же отреагировала:
– Для нашего Кеши каждый день – праздник. Особенно когда есть перед кем выступить. И, обращаясь, к попугаю:
– Какие же это гости? Это свои.
– Пр-рава, Дуся, ох как пр-рава, – ответил ей попугай.
Все засмеялись.
Разговор продолжил Учитель:
– Кеша у нас компанейский. Любит, когда мы вместе собираемся. Ну что, давайте чай пить, а затем начнём книгу читать.
После чаепития все приготовились слушать. Учитель достал книгу в яркой разноцветной обложке.
– Предлагаю каждому из вас читать по очереди, – сказал он. – А потом – вопросы и обсуждения. Может быть ты начнёшь, Никита? Ты не против?
– Конечно, – ответил мальчик, взяв из рук Учителя книгу.
…Слегка задев мохнатую ветку ели, тихонько скрипнув, открылась резная калитка, из которой вышли двое мужчин. Один – невысокого роста жилистый, крепкий, лет шестидесяти. Другой – высокий, молодой в дорогом темно-сером костюме с черным дипломатом в руке.
Мужчины пожали друг другу руки. Молодой, улыбаясь, пошёл в сторону центральной дороги, а коренастый – обратно во двор, закрыв за собой калитку. Пройдя через свой уютный садик, зашёл в дом, затем на кухню. Включил электрический чайник. Попил чая с печеньем, задумчиво глядя на куст белых роз под окном. Встал из-за стола, помыл чашку, поставил её на место и, то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал самому себе: