О философском камне
Один из самых выдающихся Мастеров Великого Делания Николай Фламель пишет о свойствах философского камня: «он теперь уносит человека из этой юдоли скорби, из этого горестного состояния бедности и недомогания, в славе поднимает его на своих крыльях над стоячими водами египетскими (коими являются ординарные мысли смертных), заставляя его презреть жизнь и богатства мира сего».
Философский камень, как известно, способен все превращать в золото. Вместе с тем алхимики время от времени подчеркивают: «наше золото – не золото черни». То есть благородный металл – не цель, а побочный продукт Великого Делания. Он представляет собой вершину совершенства, тогда как прочие металлы считались несовершенными, «падшими», «больными», поскольку они олицетворяли собой более низкие стадии металлического состояния. То есть благодаря ему вещь – металлы – достигала совершенства. А это и была главная задача Великого Делания. Заметим, что в вышеприведенном фрагменте Фламель говорит не о банальном обретении богатства с помощью камня, но о том, что обретший его алхимик начинает презирать «жизнь и богатства мира сего»
Но как же все-таки выглядел «камень»? Единого мнения нет. У Беригарда Пизанского он имел запах кальцинированной морской соли и цвет дикого мака; у Раймонда Луллия – цвет красного рубина; у Калида – объединял все цвета, – «он – белый, красный, желтый, небесно-голубой, зеленый». Форма тоже разная. У одних – полужидкая субстанция, у других – многогранник, излучающий то ослепительно белый свет, то ярко-красный, а то и блистательный фейерверк всех цветов.
Как писал один посвященный адепт:
Камень он и не камень, Божий дар от небес.
Всех счастливее тот, кто нашёл его и исчез.
Как он действовал? Конечно, в деталях механизм действия неизвестен, да и вряд ли его можно было бы выразить на понятном нам языке. Но вот некоторые пропорции, свидетельствующие, сколько нужно добавить философского камня к обычному металлу для получения золота. «Порошок», полученный Арнольдом из Виллановы, позволял превратить в золото вес в сто раз больший, чем сам порошок, у Роджера Бэкона это превышение могло доходить до пяти тысяч раз, у Исаака Голланда – даже до миллиона. А Раймонд Луллий, не колеблясь, заявил: «Я превратил бы в золото море, если бы оно было из ртути».