– Я хочу жить, как она, – проскользнуло у меня в голове так остро, что все мое мировоззрение изменилось, и жизнь, что была до этого, обратилось в прах.
Но я оказался таким единственным. Уж не знаю, таблетки правды это или нет, но люди в конечном счете всегда орали, обзывали и ненавидели тех, кто не мог ужиться вместе с ними. Словно защитный механизм в их голове глаголил о вторжении на территорию и необходимости в срочном порядке заклеймить бунтаря в его явных позывах помочь остальным.
– Уродка, – раздавалось повсюду. – Долбаная шлюха! Вонючие отребье!
И всем этим ругательствам не было предела отчего даже доктор Сара съежилась на своем месте. Но не Эмбер.
– Сначала я убила мужчину, что жил со мной. Причин для этого было множество, а если сюда добавить все те, что вслед ему кидали люди, – то их число будет где-то витать в бесконечности. Он уже начал подозревать о моем дитя, так что медлить – означало бы позволить ему растерзать себя. Всего от двух ударов электроножом, его тело словно топленое масло разбежалось по полу. Хотя возможно это была и кровь – ведь в то время это не имело значения. Я заперла все двери, окна и мыслимые с немыслимыми дыры в квартиру. Оставалось только ждать.
Мы переглянулись с Эмбер, и она неслышно стала шевелить губами, разговаривая со мной, пока рядом разносились жестокие возгласы. Это было что-то вроде игры, когда каждый намерен сказать нечто важное своему партнеру о чувствах или последних мыслях. Но в итоге получилось то, чего я не ожидал. Это было еще одно мыслепреступление, а именно стих, что был под запретом, как и любое другое творчество:
«Забейся в одиночество и жди:
Возможно, лишь тогда, к тебе украдкой,
Заглянут в голову мечты.
Своей дурной, бессмысленной повадкой.»
Доктор Сара встала и попыталась призвать всех к порядку, успокоив, как минимум, самых громких подстрекателей из толпы, но Эмбер в свою очередь показала жестом, что это лишнее. Если исход один – чего же бояться, – будто бы пыталась сказать она доктору, а после встала и вздрогнула, как будто приняла словесную пощечину в свой адрес. Но на толпу это не произвело никакого впечатления. Никто из них не пытался понять суть поступка, но зато разглядывали сам поступок. Они испытали страх за себя, но прятали его за злостью.
– Все закончилось тем, что я начала молиться, – произнесла Эмбер и люди чуть приутихли. – Да, представьте себе женщину, – стоящую на коленях в крови и молящую о помощи того, кто давно покинул эту землю. О создателе говорили многие, но обсуждали его так тихо, что услышать его могло только такое отродье, как я. И да чего же это было абсурдно! Стоять на коленях рядом с вонючим куском сала и просить о прощении того, кто может и не смотрит даже на нас. А если и смотрит, то только сквозь пальцы, закрывая весь этот ужас от своего самолюбия. И в этом случае кто кого искупляет, а кто кается за грехи – это еще очень большой вопрос.