– Подожди, – грубовато остановил её незнакомый голос. – Шо фронтовиков не уважаешь? Мы за вас кровь проливали. Я знаю тебя, Люба. Ты мне понравилась. Только далековато живешь, а мне еще трудно ходить. Помнишь: учились вместе в школе, только я был постарше, – тяжело дыша, произнес подошедший.
– А где ж вас ранило? – участливо спросила Люба.
– Долго рассказывать, – вздохнул парень.
Он оперся на палку, чиркнул спичкой, и из темноты глянуло ничем не примечательное юношеское лицо.
– Это Игнат Зинченко, – узнала его Люба.
– Страшно вспомнить, – вновь заговорил Игнат. – Эшелон новобранцев разбомбили фашисты. Сколько хлопцев безусых там полегло, кто считал? Как уцелел не знаю. Ленинград защищал. Сначала везло: пуля меня обходила. Но однажды подружилась и со мной.
Потерял много крови. Когда бой окончился, санитары подобрали раненых, дошла наконец очередь и до меня. Очнулся я в тёмной яме. Первое, что захотел, закурить. Сказать ничего не могу: сил нет. Рукой нашарил кого-то и показываю ему пальцами, что курить, мол, хочу. Молчит! Толкаю другого – тоже молчит! Присмотрелся и вижу: тело на теле лежит, кто без рук, кто без ног. В могиле я, значит.
Игнат замолчал, и по движению огонька видно было, как он страстно, словно дитя соску, сосёт цигарку, с каким удовольствием вдыхает дым.
– Чуть не тронулся рассудком, – признался Игнат. – Да тут кто-то подошёл к яме. Это санитары ещё притащили убитых. Я им рукой машу, а они носилки бросили и побежали к врачу. Трясутся… А тот оказался добрым человеком, кричит им:
– Живо за носилками! Вытаскивайте солдата! Мертвецы не просыпаются!
И сам первый бросился меня спасать. Здесь же, на передовой, сделал мне первую операцию. А когда я очухался, то сказал: " Ну, солдат, теперь долго еще будешь жить, раз с того света вернулся".
Потом воевал за жизнь по госпиталям. Урал полюбил. Тянет меня туда, да батько не пускает.
Игнат снова вздохнул и затянулся цигаркой.
– А у меня отец погиб при освобождении Кубани в 1943 году. До нашей станицы так и не дошёл, – грустно сообщила Люба. – Пулеметчиком был. Да разве он один? И дядя, и двоюродный брат, и соседи. На улице мужиков не осталось. Одни вдовы.
Голос у неё задрожал, и она замолчала. Горе сблизило её с этим худощавым парнем, так много курившим во время разговора.
Было видно, что война опалила его душу, что-то в ней сломала и уничтожила.