Пройдёт время, прежде чем высокомерие юности растворится, и ты вдруг отчётливо вспомнишь этих странно танцующих друг с другом женщин. И поймёшь, что это живые жертвы той недавней войны. Несчастное поколение девчонок, не успевших познать чувства любви, не разделивших со своими парнями любовного ложа. С теми, кто остались где-то далеко растерзанными в воронках из-под многотонных бомб, расстрелянными в бессмысленных атаках, истекшими кровью в полевых госпиталях, окончившими жизнь в плену… С теми, кто просто исчез. Не вернулись. Остались только на фотокарточках.
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза…
На лацкане кургузого пиджачка тускло поблёскивала медаль «За взятие Будапешта». Мы уже почти пробежали мимо, как я вдруг услышал:
– Хасанчик, хватит тоску нагонять!
Я остановился на знакомый голос и оглянулся. Это была та самая девушка, что пела зимой на избирательном участке. «Голубка»…
Баянист согласно кивнул.
– Хорошо, Маша… – он отпил из кружки пива. – Какую пластинку хочешь?
– «Голубку»…
Хасанчик начал играть знакомую мелодию. Мария подхватила свою подружку, маленькую и невзрачную женщину, и, танцуя, стала тихонько подпевать:
О голубка моя, как тебя я люблю,
Как ловлю я за рокотом моря
Дальнюю песнь твою.
Белое шёлковое платье с рюшечками на плечах колыхалось от чувственных па танго, свисали те же красные бусы, когда она наклоняла партнёршу, подхватывая ее под талию. Туфельки с ремешком, белые носки… В какой-то момент она оступилась, и, потеряв равновесие, женщины повалились на песок. Все рассмеялись.
– Хватит! – отряхиваясь и раздражённо оглядываясь по сторонам, сказала её некрасивая подруга. – Ты совсем бухая!
Мария вдруг расхохоталась.
– Я? Бухая? Это ты, Лолка, танцевать не умеешь! Ну-ка, продолжим! – и, крепко схватив сопротивлявшуюся женщину, Мария продолжила танец.
Где б ты ни плавал, всюду к тебе, мой милый,
Я прилечу голубкой сизокрылой,
Паруся твой найду над волной морскою,
Ты мои перья нежно погладь рукою… —
громко пела она, вызывающе оглядываясь по сторонам.
Наверное, она заметила мой взгляд. Приостановилась и, взяв меня пальцами за подбородок, спросила со смехом:
– Что уставился, пацан? Нравлюсь?
И снова мягкой будоражащей волной окутал меня её запах. Манящий. Таинственный. Даже водка не перебила его.
Первый раз я видел её лицо так близко. И тонко выщипанные брови, и слегка размазанная помада не могли испортить необыкновенную красоту женщины. Голубые глаза блестели то ли от возбуждения, то ли от слёз.