– Если есть среди вас те, кто знает, где эта фифа находится, можете получить шанс выжить, если кто знает, куда делся Рублёв, аналогично, мы должны доставить его нашему боссу раньше, чем его найдет ФСБ, поняли?
Тыкаю на паузу, значит, Саныч – тоже пешка. Кто движет всеми фигурами на этой шахматной доске? Извлекаю диск – я обязана сохранить его для Игната, возможно, это как-то поможет ему в будущем. Хотя… если папа прав, значит, мой муж прекрасно знает, чей груз он потерял и кто этот «босс».
Достаю записную книжку.
Записываю четыре вопроса, которые меня интересуют: «Чьи наркотики были на корабле? Куда делся корабль? Кто такой „босс“? Как я могу помочь?».
Ответов у меня нет. Прибираю записную книжку и жесткий диск в тумбочку, затем резко меняю мнение, иду в гардеробную, засовываю все это в одну из сумочек – зеленую, любимый цвет Игната.
Никак не могу осознать свою беременность, не испытываю никаких определенных чувств, не отмечаю никаких изменений в организме – все моё существо сосредоточенно на одной мысли, о том как тяжело сейчас моему мужу.
Следующие несколько недель провожу в том же амебном состоянии – еда, сон, телевизор, изучение сайтов, где может быть информация о деле Игната Рублёва. Самое странное, что информации нигде нет.
Павел Аркадьевич в точности исполняет моё желание обследоваться только в стенах особняка отца: в комнате, прилегающей к моей, появляется целый научный центр с разной аппаратурой – в частности гинекологическим креслом и аппаратом УЗИ. Меня все устраивает – особенно похвала женщины-гинеколога, которая говорит, что беременность протекает идеально.
Отца я не вижу вообще, он либо в кабинете, либо вне дома, когда он уезжает, Стёпа остается дома, присматривает за мной. Когда я решила поехать к подруге, он мягко остановил меня в дверях, уточнил куда я, предложил пригласить её к нам. На вопрос «почему?» ответа не последовало, таким образом, география моих передвижений свелась к узкому кругу территории особняка. Радиус моей свободы превратился в два квадратных километра ухоженной природы на окраине Москвы.
Еще через пару недель я начинаю впадать в апатию, редкие приступы токсикоза и слабости прошли, в мир опускается осень. Я с ужасом понимаю, что давно потеряла счет дням, открываю календарь на телефоне – двадцатое сентября, значит, уже больше месяца я ничего не знаю об Игнате. Молчание папы начинает раздражать, пустая череда новостей тоже. Большую часть времени я просто лежу, рука давно прошла, на ногах только в паре мест еле заметные пятнышки, откидываюсь на подушки, закрываю глаза и соскакиваю как ошпаренная: