Однажды вечером она не могла совладать с собой. Она прилегла на кровать рядом с дочкой – малышка перевела на нее удивленные глаза, такие же небесно-голубые, как и у Моны. Это было первое, что заметил Андре еще в роддоме, он сказал с радостью и облегчением: «У нее твои глаза! – и добавил, широко улыбнувшись: – У нас получилась красивая блондинка, раз уж парня сделать не удалось». Понедельник, 21 октября, 11 часов 15 минут. Люси родилась за два месяца до нападения на Перл-Харбор. Война окружала ее с колыбели. Мона погладила золотистые волосы девочки. Она дала себе клятву, что не будет думать об этом кошмаре, еще живом в ее памяти, но внутри нее необъяснимая сила противилась такому решению – может быть, страх перед новыми бедами, другими грядущими страданиями, а может быть, просто потребность помнить, что она не одна прошла через этот ад.
В лагере пленных в Ханое было темно. Жирный пот струился по стенам и облеплял женщин, словно бы второй кожей, которую хотелось сорвать и сжечь. Мона сидела в углу камеры, прижимая к себе дочь, и слушала, как дождь барабанит по крыше. По их ногам с регулярностью ходиков из кошмарного сна пробегали тараканы, торопливо топоча маленькими ножками. От кислой вони – смеси запахов плесени и мочи – перехватывало горло и щипало в носу. Вокруг них другие женщины с другими детьми плакали в тишине. Пророненное слово, неосторожное движение – и тут же охранники замахивались палкой.
В первый день сидящая рядом вьетнамка попыталась дать им отпор – и теперь вместо глаза у нее было фиолетово-кровавое месиво, из которого вытекал тягучий гной. Мона попыталась помочь ей: «Давайте я обработаю. Я изучала медицину». Но женщина молча отвернулась. Она инстинктивно понимала, что никто не может ей помочь. На другом конце комнаты белая женщина с ярко-рыжей шевелюрой, словно рождающей немного солнечного света во мраке камеры, качалась взад-вперед и повторяла неустанно: «Филипп, Филипп…». Мона покрепче прижала к себе девочку, прогоняя страх.
– Сото ни! – завопил охранник. – Выходите вон!
Единственными мужчинами в лагере были они, японские солдаты, стоящие группой у дверей камер (некоторые шепотом называли их «клетками»). Пришел час прогулки, и узницы выстроились в колонны. Двор тоже был темным, окруженным высокими стенами, под ногами грязь издавала хлюпающие, чавкающие звуки. В первый день Люси это показалось забавным. Четырехлетний ребенок потешается над такими вещами. Но после недели заточения она смеялась уже гораздо реже.