– Пап?
– Да, дорогая?
Мона почувствовала, как ее внутренности стянулись в тугой узел. Сейчас она все-таки ему расскажет…
– А мы выиграли или проиграли войну?
Тревога уступила место удивлению. Они обменялись с Андре недоумевающим взглядом, его плечи дрогнули в бессильном порыве понять, но потом он взял себя в руки.
– Конечно же, мы победили. Камикадзе капитулировали.
Камикадзе, объяснила она девочке, это такие люди, которые готовы были умереть сами, лишь бы иметь возможность убить других. Таким образом многие японские пилоты выполняли самоубийственную миссию.
– К счастью, Америка вовремя отреагировала. Ты помнишь – тогда, в лагере, когда с улицы доносился страшный шум? Так вот, в этот день американцы раздавили Японию благодаря этим двум атомным бомбам. Хиросима и… Как там этот второй город называется, не помню…
– Нагасаки, – ответил Андре с мрачным видом.
– Вот-вот. Нагасаки.
– Почему у тебя такой недовольный вид, папа?
Он вздохнул, забарабанил худыми длинными пальцами по столу.
– Я не доверяю американцам. Их усиление означает смерть колоний. Люси, нужно, чтобы ты поняла одну вещь: война еще не окончательно закончена. Во Франции маршал Петэн… Ты помнишь, кто такой маршал Петэн? – Мона кивнула в знак того, что говорила с Люси об этом. – Хорошо. Так вот, на маршала напал злобный враг, его зовут Шарль де Голль.
Люси широко раскрыла глаза:
– А он тоже японец, да?
Что мог из всего этого понять ребенок? Но что мог по этому поводу ответить взрослый? На вопрос, проиграла или выиграла войну Франция, отцу девочки было действительно тяжело ответить. Он покидал колонию, которая только что провозгласила свою независимость, – и если бы Франция этому упорно противостояла, ничего бы не изменилось. Некоторые победы очень трудно принять.
Миновало несколько недель, и перед мореплавателями в дымке показался тулонский рейд. Мону охватило смешанное чувство радости, усталости и грусти. Еще не отвыкнув от бортовой качки, она зашаталась, едва ступив на набережную, где сотни мужчин и женщин столпились, ожидая прибытия тех, кого ждали, или хотя бы надеясь посмотреть на «азиатов». Она услышала, как в толпе какая-то женщина крикнула: «Филипп!» Мона затаила дыхание, разыскивая глазами худое лицо и огненную шевелюру, но заметила только тощего мальчугана, кожа да кости, который бросился на шею матроны в переднике, жгучей брюнетки, толстой, как бочка. «Мама…» – заплакал мальчик. У Моны защемило сердце. Она ошиблась – Филипп, да не тот. И Изабель нет… Фея с рыжими волосами наверняка умерла в тот же самый день, а тут другая мать обнимала другого Филиппа, ее солнышко, ее чудо.