Мы писали друг другу почти каждый день. Она жила на юге, но это было не так уж далеко. Когда она приезжала в Париж, мы встречались в маленькой квартирке-коконе, работали среди бутылок и пепельниц, я слушала ее, улыбалась в ответ на ее улыбку, огорчалась ее огорчениям, смеялась вместе с ней – потом наступал час ужина, и разговор продолжался в ресторане, словно и не прерываясь, и снова бокал, и снова сигарета. Я была счастлива.
Все закончилось в один февральский четверг. Она была уже несколько дней в больнице, в тяжелом состоянии – еще одно испытание для нее, и без того преодолевшей столько всего. «Ты самая сильная» – вот последние слова, которые я ей написала. И это была правда. Но когда я увидела имя Оливье, определившееся на экране моего телефона, я сразу все поняла. Катастрофа. Я повесила трубку и разрыдалась.
Вокруг меня жизнь текла, как обычно, – на улице, в моем кабинете на площади Италии, – и это было невыразимо жестоко и безумно странно. Я не хотела видеть этих людей, бегущих по своим делам, эти отвратительно гудящие машины, эти мейлы, сыплющиеся на мою почту. Вспомнились слова друга-писателя: «Смерть, эта бездарная стерва…». От них лучше не стало. Гнев заливал мозг алой волной. Вернуться назад. Чего бы мне это ни стоило.
Остальное никому не интересно: мое горе, дрожащие руки, тактичное и внимательное отношение коллег и начальника, который тоже расстроился и переживал, и, главное, – пустота. Я вернулась домой, позвонила. Дома никого не было. Мой спутник был в отъезде, мама отправилась к родственникам в провинции. Я поставила кантату Баха, поступила банально – банальности иногда идут на пользу – и зажгла свечку. В чашке чая, стоящей передо мной, проплывали все воспоминания, те, которые связывали нас с ней напрямую, наши встречи, наша переписка, наши ужины; но еще и все остальные, те, которые были ей близки и которые, путем некоего действа, волнующего и волшебного, стали близкими и мне: история ее семьи, ее жизни, которую она подарила мне, избрав форму художественного произведения для своих воспоминаний.
Кантата замолкла, в квартире воцарилась тишина. Я вынула и положила в коробку компакт-диск, выключила проигрыватель. Что-то тяжелое, но очень спокойное воцарилось во мне. Я включила компьютер, открыла файл с рукописью. И начала писать.