Растерянная Яна вновь взволнованно спросила:
– Ашот Рубенович, всё-таки, когда на работу выходить?
– Яночка, я для тебя просто Ашот! Панимаешь?
– Мне как-то неудобно, вы директор и старше меня.
Племянник держался корректно, бросая взгляды то на Яну, то на Ашота. Осторожно вмешался в диалог:
– Дядя Ашот, ты почему девушку смущаешь?
Шумилиной показалось забавным находиться под пристальным и восхищённым вниманием сразу двух мужчин-кавказцев, Ашот, вызывал у неё большую симпатию. Она не воспринимала мальчишек-сверстников всерьёз. А племянник будто специально сделал акцент на слове «дядя», подчёркивая возраст. Яна не знала, на самом деле ему хотелось, чтобы она всё-таки на него обратила внимание. Ведь существующий негласный закон не позволит ему в будущем должным образом ухаживать за женщиной дяди, если Яна предпочтёт Ашота.
Шумилиной жилось теперь гораздо интереснее. Жизнь как-то наполнилась: Москва, работа, Ашот. Всё это доставляло невыразимую радость. Она перестала сопротивляться обстоятельствам, с первого же мгновения покоряясь течению судьбы.
После работы Ашот каждый вечер подвозил свою пассию на «Мерседесе» до дома. Щедро осыпал её подарками – всякими безделушками. Когда они оставались наедине, общались по-приятельски, непринуждённо. Звонил ей, подолгу болтая ни о чём. И всегда после слов:
– Бари гишер, – бросал трубку. Яна уже знала, что это – доброй ночи, по-армянски.
Давид часто прибегал на рынок поболтать с красивой новой продавщицей, а сам исподволь любовался ею. Давид свято верил, что Яна когда-нибудь обратит на него внимание. Он иногда мог зайти к ней за прилавок, чтобы ощутить её дыхание, невзначай прикоснуться к руке, прочувствовать, как дрожь пробегает по его телу. Яна оценивающим взглядом присматривалась к взволнованному лицу Давида.
Темноволосый крепыш с короткой стрижкой, Давид был по-мужски красив жаркой восточной красотой, такой быстротечной, исчезающей. Его чёрные лакированные туфли с острым носом всегда блестели. Движения и жесты так и фонтанировали энергией! И эта необузданность пугала Яну.
Повышенная впечатлительность, даже некая меланхоличность Ашота нравилась Яне больше, нежели яркие речи, энергичные жесты и мимика Давида.
– Давид, ты мне мешаешь работать, – сердилась она.
– Я тебя поддерживаю, я не могу тебе мешать. Я могу тебя только поддержать, – отвечал он с лёгким акцентом.