Мамина мечта сбылась: мы сумели построить свою жизнь заново. Построить с нуля: четырежды мы лишались всего имущества. Сначала нацисты конфисковали все, до чего смогли дотянуться. Кое-что мы успели переправить на хранение в Лондон, но там в склад угодила немецкая бомба, и наше имущество пропало. В Терезин разрешено было взять с собой не больше ста фунтов багажа на человека, а все остальное пришлось раздать знакомым, и по возвращении из лагеря вернуть удалось очень немногое. А то, что мы переслали в Нью-Йорк перед выездом из Чехословакии, было продано с аукциона, потому что кто-то забыл вовремя внести ежемесячную арендную плату за хранение. Каждый раз нам приходилось начинать все с самого начала, зато мы усвоили, что любые вещи можно заменить другими и что по большому счету материальное достояние не столь уж важно. И мне, и моей сестре удалось найти прекрасных спутников жизни, создать новые семьи, и это наконец-то сделало мою маму счастливой, как она того заслуживала.
Но сейчас вы будете читать книгу не о счастье. Речь пойдет о самых жестоких годах моей жизни – таких жестоких, что моя жизнь чуть не оборвалась раньше, чем мне исполнилось пятнадцать. Об этих событиях можно прочесть и в опубликованной около десяти лет назад книге моей покойной жены Тельмы Грюнбаум «Нешарим. Дети, выжившие в Терезине». Но теперь я впервые рассказываю эту историю читателям, которым сейчас столько лет, сколько мне было тогда.
Сегодня, говоря о Холокосте, люди повторяют: «Об этом нельзя забывать». Я тоже думаю, что нельзя. Но, чтобы что-то не забывать, надо прежде это знать. Мне бы хотелось, чтобы моя книга стала тем самым «мостиком», о котором мама говорила в своем письме. Я надеюсь, что, прочитав эту книгу, вы поймете, в каком мире мы жили – и чудом выживали – с 1939 по 1945 год. И я уверен: когда вы увидите, каков был этот мир, вы никогда это не забудете.
Часть I
Прага, Чехословакия
Мой рекорд – пятнадцать.
– Куда ты так торопишься, Миша? – повторяет отец уже не первый раз с той минуты, как мы вышли из дома. – Помедленнее, – говорит он мне, почти смеясь. Мы идем по набережной Влтавы, лучшей реки в мире.
Папа не понимает: для рекорда мне же нужно разогреться, подготовиться. Потому что сегодня будет новый рекорд, я точно знаю.