И я срываюсь с места, потому что есть малоизвестное правило, только настоящие спортсмены его знают: если кто-то другой бежит, то и ты можешь побежать, чтобы его обогнать. В таких случаях бежать разрешается. Папа будет недоволен, что я бегаю в костюме для синагоги. Но что поделать? Когда-нибудь я повешу на стене в нашей гостиной свою медаль, стану героем Чехословакии, и он поймет, ради чего все это.
Шесть метров до конца моста. Мужчина в шортах оборачивается, озадаченный. Ухмыляется. Прибавляет шагу. Но где ему состязаться с великим спринтером Грюнбаумом.
Я пересекаю линию финиша за миг до него!
Толпа беснуется!
Звучит национальный гимн!
Шестнадцать!
Новый рекорд! Победа! Шестнадцать!
– Миша! Миша!
Я поворачиваюсь и спешу обратно к папе. Утираю пот рукавом, авось папа не заметит. Стараюсь отдышаться на ходу.
– Посмотри на замок, – прошу я папу в надежде, что это его отвлечет.
– Миша, – говорит он строго. – Тебе всего восемь лет. Нельзя так убегать. Я же не могу…
– Давай туда сходим, – указываю я ему за плечо.
– Куда? О чем ты?
– В замок.
Папа открывает рот, хочет что-то сказать, но я его опережаю:
– В воскресенье, после того как ты вернешься из Лондона. Ну пожалуйста!
Папа сует сумку с талесом[4] под мышку и оборачивается лицом к замку. Сработало! Я вижу по его глазам. Он забыл обо всем. Может быть, даже про этих дурацких нацистов забыл, о которых он и все взрослые только и говорят.
– Почему бы и не сходить, – говорит он и смотрит туда, на другой берег.
Он обнимает меня за плечи, и мы идем по мосту в сторону синагоги.
– Только бы дождя не было.
Папа всегда такой. О чем-нибудь да беспокоится. Что-то всегда может пойти не так. А знал бы он про мой новый рекорд, понял бы, что дальше все будет только лучше и лучше. Уж я-то не ошибаюсь.
– Миша, отойди от окна! – окликает меня мама из кухни.
Но я не слушаюсь, не могу. Не каждый же день целая армия марширует мимо дома. Сперва танки, настоящие. Десятки и десятки. Грохочут гусеницы, пушки нацелены прямо вперед. За ними мотоциклы с колясками. Вот бы в такой прокатиться. Только не с нацистом на пару. Если бы с папой…
Только он все еще в Лондоне, так обидно.
Мама дома, но что проку, она мотоцикл не водит. Постояла несколько минут рядом со мной у окна, положив мне руку на плечо и дыша так глубоко, словно собиралась нырнуть в озеро, на самое дно. Покачала головой и ушла.