2. Глава 2
Громыхая бутылками, как незадачливый вор в закромах стеклодувной фабрики, первой на новом месте ко мне присоединяется Стася.
– Привет! Я, оказывается, была совсем рядом, – бормочет она, вручая мне плотный пакет. – Ты знала, что у вас алкомаркет прямо в доме?
– Угу. Вот и как тут не спиться новоявленной брошенке, когда для этого созданы все условия? – грустно иронизирую я.
– Эй, ты чего, Юль? Конечно, сейчас так не кажется, но все будет хорошо. Правда-правда! – Стася порывисто меня обнимает и что есть силы прижимает к груди.
– Обязательно, – шепчу я, растрогавшись. – Проходи давай.
Стаська отстраняется. Вешает куртку в шкаф, наступая на задники, стаскивает короткие уги. И безошибочно находит дорогу на кухню.
– Хорошо тут у тебя, – комментирует, оглядевшись по сторонам. Я равнодушно прослеживаю за ее взглядом и вдруг понимаю, что и впрямь получилось неплохо. По крайней мере, здесь мне нравится гораздо больше, чем в квартире Моисеева, в которой я провела последние пятнадцать лет своей жизни. И цветовые решения – преимущественно бежевый монохром, и яркие акценты в виде большого дивана цвета морской волны да насыщенно-винного – кресла, и сувениры, которые я покупала в путешествиях, а потом им не находила места – очень круто между собой подружились здесь, полностью в моем вкусе. Что довольно неожиданно, учитывая, что я никогда не планировала тут жить, а квартиру готовила к сдаче.
– Кажется, эта недвижимость досталась тебе по наследству?
– По наследству мне перешла бабушкина хрущевка. Но она шла под снос, и вот… – развожу руками.
– Как хорошо, что ты не успела ее сдать, прям как знала! – восторгается Стася.
– Не поверишь – только подумала, что, может, неосознанно чувствовала приближение конца.
– А что, были какие-то предпосылки?
Вопрос, который я себе теперь задаю все время! И ведь я почти уверена, что никаких предпосылок не было. По крайней мере, я не находила пятен от помады на Эдиковых рубашках, а от него самого не несло чужими духами. Впрочем, Эдик сказал, что у них еще ничего не было. И, кажется, именно этот факт не дает мне до конца смириться с происходящим. Очевидно, вытащи я его из-под бабы, обрубить концы мне бы труда не составило. А тут я не могу не думать, что ничего непоправимого не случилось. Что все еще можно отмотать назад… И это так нечеловечески жестоко, что в груди больно.