– На ходу тоже дремлешь? – спросила она, догоняя Махору. – Либо и впрямь на курганике ночь провела?
Стоял посреди хутора курган, на котором, от веку, днем ребятишки играли, по ночам жениховалась молодежь.
– Только и осталось на курганик ходить, – ответила Махора. – Чтоб двое вели, а третий ноги переставлял. Буря мне, кума, беды натворила. Разорила сено. Пришлось нынче перекладывать. Укулемалась, ни ног, ни рук не чую.
– Меня бы покликала.
– На все дела добрых людей не накличешься. Тебе бы самой кто помочь оказал. Картошку, гляжу, другой раз сама подбиваешь.
– А кого дожидать? Мама едва пекает, Таиса с утра до ночи на ферме, с коровами, пропади они и с зарплатой такой. Люди завидуют: доярки по триста рублей огребают. А ты поди огреби. В пять вставать к первой дойке – и до девяти. В обедах опять иди. И вечером – до звезды. Никаких денег не захочешь.
– Валечку проводили?
Валечка, внучка Раисы, прошлым летом закончила восьмилетку и подалась было чуть не в Москву, на ткачиху учиться. Но зимой вернулась. Теперь снова уехала, поближе, в Урюпинск.
– Проводили… – ответила Раиса. – А у самих душа вянет.
– Позалетось, – вспомнила Махора. – В магазине стоим. Так-то вот, за хлебом пришли, и Валечка ваша. Бабы спрашивают: Валечка, на кого ты будешь учиться? А она им напрямки: я с мамкой на ферму пойду, в доярки. А теперь, видишь, не хочет.
– Она-то гутарила, пойду, мол, с мамкой, не боюся. Да ведь дите, – прижимая большую руку к груди, проговорила Раиса. – Несмысленое. Може, кума, Бог ей поможет да она на фабрике судьбу свою определит. Все же в тепле да под крышей, не клята не мята. А к скотине она всегда успеет.
Мужичий Раисин голос дрогнул, в глазах блеснула слеза. Махора поспешила успокоить соседку:
– Она – девка цапучая и рабочая, всяк скажет. У ней – ловкость в руках. Прибьется к делу умом, специальность заимеет, замуж удачный, заживет семейно. А вы ей подмогаете…
– Подмогаем… – оживела Раиса, и голос ее окреп, на полхутора затрубил. – Подмогаем, кума! Родному дитю да не помочь!
Придремавший у забора телок испуганно вскинулся и, задери хвост, помчался по улице. А кума Раиса гудела:
– От себя оторвем! Останнее… А родному дитю… А тебе, кума, спасибо. Облегчила. Теперь моя душа на покое. Дай тебе бог…
Но нынче, видно, не бог, а черт ворожил Махоре.