Зимний покойный день вошел в полудень. Невысокое солнце светило, искрилось в белом снеге, грело крыши с южной стороны. С крыш начинало покапывать.
Иван обошел подворье, оглядел. Поправил лестницу у чердака, оббитый веничек-голик прислонил к крылечку и пошел.
Он шагал по улице, а на душе было хорошо. В своем дворе посидел, поговорил со стариками и словно с матерью повидался. Он шел, и казалось ему, будто оставляет за спиной не пустую хату и подворье, а маму в теплом доме, в покое. Набрал ей воды на неделю и в субботу снова придет. На буднях – колгота, работа, вряд вырвешься, разве на минуту. А суббота – свободный день, и он снова придет.
Края наши в последние годы зима не балует. О добром снеге лишь старики расскажут, да вспомнишь детство: сугробы с забором вровень. Теперь: морось, ветер, черная земля – как у нас говорится, голощек.
Такой вот порой, в декабре, случилось мне быть в Волгограде, на Мамаевом кургане. Там, наверху, за спиной монументов, разместилось местное телевидение. Оттуда и шел я по гранитным дорожкам и лестницам, мимо застывших в мраморе и камне скульптур.
Было зябко и ветрено. Декабрьский ненастный день, через полудень перевалив, еле теплился, торопясь к долгой ночи. Мамаев курган, напрочь спаленный студеными ветрами, лежал чугунелый, и пусто было на нем.
Летом здесь толпы людей с утра до вечера, туристы со всех краев. Теперь, а особенно в непогоду – безлюдье.
Сизые низкие тучи неслись из-за Волги, задевая вершину кургана и огромный монумент женщины с мечом.
Спешил я вниз, к серому асфальту проспекта, к троллейбусу, к автобусу, – в общем, к теплу.
В середине пути, в полкургана, там, где гранитную лестницу обступают две высокие каменные стены с ликами воинов и горькими письменами, замедлил я шаг. И позвал меня тихий голос:
– Сынок…
Я обернулся. Под стеною, в затишке, сидела женщина в пуховом платке.
– Сынок… – повторила она. – Возьми на помин души.
В наших краях дорогих покойников поминают в годовщину, в родительскую субботу, на Пасху. Хоть магазинных печений, пряников или конфет да разнесут по соседям, на улице раздадут.
У старой женщины, какая позвала меня, помин был домашний.
– Помяни горяченькими, – сказала она, раскрывая сумку. – Я тут сохранила.
Кастрюля с пирожками была завернута в теплое, пирожок еще парил.